Мораль басни Камень и Червяк и ее анализ (Крылов И. А.)

Басня "Камень и Червяк" была написана в 1814 году. Коль скоро в свете царит неправда и «знать свет» — значит знать всесилие неправды и несправедливости, то ссылками на несправедливость света пользуется сама несправедливость для своего утверждения. Несправедливость, неправда, мелкая ложь, где-то оплошавший паразитизм; степенная многолетняя терпеливая бесполезность, стремящаяся очаровать своею скромностью; или кипучее себялюбие, выставляющее напоказ свой никому-то не нужный товар... Да мало ли их, паразитов, — и скромных и «гордыней обуянных».

И ни один из них не укрылся от проницательного взора великого мудреца, так двинувшего русскую литературу — «человековедение»!..

«Как расшумелся здесь! Какой невежа! —

Про дождик говорит на ниве Камень, лежа».—

И далее о себе:

«Так я уж веки здесь; тих, скромен завсегда,

Лежу смирнехонько, куда меня ни бросят,

А не слыхал себе спасибо никогда».

А затем идет великолепная по демагогии своей тирада — упрек свету:

«Недаром, право, свет поносят:

В нем справедливости не вижу я никак».

И ведь все это от имени скромности, прославленной поэтом. Ибо скромен труд, польза. Здесь же скромность без содержания, скромность в чистом виде. Скромность как субъект, а не как предикат. Некая субстанция скромности. А она как субстанция пуста. Это —нулевая категория. Но в данном случае она выступает как отрицательная величина. Ибо она активна. А скромность в чистом виде, становясь активной, уже перестает быть собой и выступает как претензия, как требование награды. За что? И одновременно — как хула на действительно полезное и животворящее начало.

Так Крылов раскрывает суть демагогии. Она и лицемерие. Она и клевета. Она и вероломство. Она, абсолютизируя нечто несамостоятельное и превращая его в субъект, именем истины издевается над истиной, топчет живое и полезное, то есть выступает как подлость, Крылов замечателен здесь и тем, что он вскрывает самый механизм демагогии. Вдумайтесь в этот силлогизм: Большая посылка: шум вреден. Малая посылка* дождь шумит. Вывод: дождь вреден.

Или:

Большая посылка: скромность украшает. Малая посылка: камень скромен. Заключение: камень красив.

Эту механику общественной демагогии Крылов разоблачил блестяще. Он выявил ее сокровенное, ее законы: абстрагируйся от существенного, абсолютизируй косвенное, сошлись на несправедливость света, известную всем, — и ты будешь безупречен в подлости своей, убедителен и доказателен. И никто ни в чем тебя не упрекнет.

Камень скромен. Тих. Он подчиняется, летит туда, «куда его ни бросят». Идите по стезе скромности и осуждения шума — и вам останется только поносить дождь и награждать похвалами каменья, лежащие на ниве.

Крылов дал почти руководство для начинающих демагогов подобно тому, как сто лет спустя Маяковский напишет «Общее руководство для начинающих подхалим». «Дал руководство» и тем самым лишил их этого руководства, раскрыв механизм демагогического приборостроения.

Камень, хвастающийся своей скромностью (здесь все построено на парадоксах, как вообще во всякой демагогии), получил должную отповедь:

«Молчи! — сказал ему Червяк.—

<...>

А ты на ниве сей пустое только бремя».

Так теория вполне достаточных оснований продемонстрировала свою полную неосновательность. И софистическая логика перед лицом содержательной истины показала свою нелогичность.

Мне остается сказать, что Крылов народен в своей мудрости и мудр в своей народности. То есть его логика, логика здравого смысла, есть крестьянская, мужицкая логика. Она не верит глазам, она говорит — «дай пощупаю». Ее не обманешь. Но это не только логика, сложившаяся в практике труда и жизненно-бытовых лишений русских крестьян. А и крестьянская психология, дающая крыловским картинам определенное конкретно-чувственное, эмоциональное наполнение. Составляющее их эстетику. Дождик «обильно ниву напоил» — это радость, счастье, надежда, жизнь, цветение. Это уже не басенное иносказание. «Не побасенки и применения». А психология трудящихся масс. А какая роскошь звукописи! Святой и непринужденной, поистине пушкинской...

Сей дождик, как его ни кратко было время, —

спотыкающийся стих в результате скопления в центре его звуков «к» и начавший разрешаться плавностью через широкие «о», «ы», затем «л» и сонорное «м» точно передает картину накрапывающего и усиливающегося дождя.

Следующий за ним стих — «лишенную засухой сил» — говорит не только смыслом слов, обращенных к интеллекту, но и мучительно-томительными подударами «и», «у», «и» о страданиях нивы, изнывающей от зноя.

И все это кончилось. Все позади. Проливной, уже не «дождик», а дождь — ливень — прошел над землею, —

Обильно ниву напоил.

Небо опрокинулось на землю. Всего только три слова. Так пишет поэт. Крылов открыл завесу над тайной звукозаписи: она — в единстве смысла и звука слов. А не в безотносительном накоплении звуков.