Мораль басни Обоз и ее анализ (Крылов И. А.)

«Обоз», как известно, — выступление в защиту стратегии и тактики Кутузова в ведении войны. Тактики, кроме всего прочего, гуманной. Фельдмаршал берег солдат, русских людей. Он не пускал их тысячами в распыл и в расход. Не пользовался старым, «досюльным» приемом стратегии — чем больше жертв, тем больше славы. Великая победа при наименьших потерях.

Победа (имея в виду масштабы войны), одержанная «малой кровью», — такова победа Кутузова. Это потом стало официальной доктриной нашей армии, но уже в советское время.

Но «Обоз» как басня, как художественное произведение замечателен и тем, что он почти не басня.

Рассказ, «применение», доведен до такой степени естественности и совершенства, что самого «применения» уже не чувствуешь. Перед нами простая, истинная, ни на что не претендующая история.

С горшками шел Обоз,

И надобно с крутой горы спускаться.

Только и всего. И далее — без единого отклонения от извозчичьей практики. И с таким подкупающим знанием обозного дела, что диву даешься. Тургенев однажды спросил Толстого: «Лев Николаевич, а вы были когда-нибудь лошадью?». Видимо, был. Но это надо еще проверить. А что Крылов «был» и лошадью и извозчиком — в этом сомнений быть не может.

Читая финал рассказа мы уже забыли (да и не помнили), что это — басня, аллегория, и не прямой рассказ, а некое применение. Совсем забыли. Мы восхищаемся старым «добрым» конем, который первый воз «на крестце почти его понес, катиться возу не давая»; нас невольно беспокоит прыть молодой лошадки, которая, вероятно, разбилась. Но более всего нас восхищает бесподобное описание скачки под гору, заставившей забыть Мы забыли, что читали басню. Лишь в самом конце ее Крылов решил намекнуть на это. Намекнуть на то, что необходимо подумать над разбитыми горшками. Он включил аналитику нашего сознания, указал на нашу причастность к произошедшему. Он приглашает нас подумать вместе с ним. И подумать про себя. Лошадь-то лошадью. А вот как у людей-то? И он говорит:

Как в людях многие имеют слабость ту же:

Всё кажется в другом ошибкой нам;

А примешься за дело сам,

Так напроказишь вдвое хуже.

Очень расширительное толкование, настолько широкое, что в нем стирается конкретная определенность рассказа. А слово «напроказишь» уводит куда-то в сторону от большой темы. Но Крылова надо брать таким, каков он есть. Надо привыкнуть к нему, всмотреться и вдуматься в его словарь, а не торопиться «поправлять» поэта.

И в этой связи не следует ли вновь сказать о замечательном суждении декабриста Александра Бестужева об «осязательности нравоучения» басен Крылова. Вероятно, нравоучение тем осязательнее и нравоучительнее, чем меньше мы о нем думаем, читая басню. Тогда-то басня и воздействует на читателя как подлинность рассказа первого плана. Как целое. И тогда-то аналитическая работа сознания, расширяя радиус действия рассказа и перенося и сопоставляя данное с подобным и аналогичным, через уверование в подлинность первого плана рассказа, и приходит к осязательности. То есть к той же подлинности нравоучения. В басне «Обоз» в конкретности ее исторического содержания, в конкретности восприятия современниками Крылов выступает как военный стратег в защиту плана Кутузова, направляя свои стрелы против бойкой и норовистой лошаденки, о которой спустя несколько лет Пушкин скажет:

Под Австерлицем он бежал,

В двенадцатом году дрожал !