1917 – 1924 Стихи Маяковского. Часть 1. (Маяковский В. В.)

«Принимать или не принимать? Такого вопроса для меня... не было. Моя революция. Пошел в Смольный. Работал. Все, что приходилось», — записал Маяковский в главке «Октябрь» своей поэтической автобиографии.

Действительно, в отличие от многих представителей творческой интеллигенции Маяковский сразу и горячо приветствовал Октябрьскую революцию. В начале ноября 1917 года только что избранный ВЦИК попытался собрать в Смольном петроградских писателей, артистов, художников.

Пришло лишь несколько человек, среди них — Маяковский.

17 ноября — еще месяца не прошло со дня победы революционного народа — А. В. Луначарский на собрании творческой интеллигенции предложил создать Государственный совет по художественным делам. Большинство присутствующих неодобрительно встретило предложение народного комиссара. Однако протокол сохранил мнение Маяковского: «Нужно приветствовать новую власть и войти с ней в контакт».

Политическая позиция Маяковского ясна и безапелляционна: он — в числе активнейших «комиссаров» революции, стремящихся поддержать, защитить, прославить ее завоевания.

Гражданским подвигом Маяковского стала агитационная работа в Российском телеграфном агентстве. Более двух лет поэт рисовал плакаты и сочинял стихотворные тексты для «окон» РОСТА, откликаясь на известия с фронтов и новости хозяйственной жизни, политические решения и хронику первых шагов молодого государства.

«Вспоминаю — отдыхов не было, — рассказывал позднее Маяковский. — Работали в огромной, нетопленной, сводящей морозом (впоследствии выедающая глаза дымом буржуйка) мастерской РОСТА.

Придя домой, рисовал опять, а в случае особой срочности клал под голову, ложась спать, полено вместо подушки, с тем расчетом, что на полене особенно не заспишься и, поспав ровно столько, сколько необходимо, вскочишь работать снова...»

Поэма и пьеса, стихи и плакаты — пожалуй, никогда Маяковский не работал так напряженно, как в эти трудные грозовые годы. И никогда так стремительно не менялись тематика, поэтическая манера, пафос и интонации его произведений.

Что такое социалистическое искусство? Каковы формы участия поэта в строительстве новой жизни? Какая поэзия нужна новому, массовому читателю? — нужно было найти ответы на эти вопросы.

В «Открытом письме рабочим», написанном через несколько месяцев после Великой Октябрьской социалистической революции, Маяковский восклицал: «Никому не дано знать, какими огромными солнцами будет освещена жизнь грядущего. Может быть, художники в стоцветные радуги превратят серую пыль городов, может быть, с кряжей гор неумолчно будет звучать музыка превращенных в флейты вулканов, может быть, волны океанов заставим перебирать сети протянутых из Европы в Америку струн...» Сколько «может быть»! Будущее искусства, как и будущее человечества, представало в радужном ореоле, но еще в очень расплывчатых очертаниях...

Одно поэт знал твердо: новое время требует «песен», достойных совершающихся перемен. В предисловии к сборнику «Все сочиненное Владимиром Маяковским», вышедшему в 1919 году, он заявил: «Оставляя написанное школам, ухожу от сделанного и, только перешагнув через себя, выпущу новую книгу».

Шаги поэта в послеоктябрьские годы были действительно шагами Гулливера. Он стремительно рос, мужал его голос, крепли интонации, оттачивалось и совершенствовалось умение переводить свое, интимно-личное, в общезначимое.

К первой годовщине Октября Маяковский написал пьесу «Мистерия-Буфф» — «героическое, эпическое и сатирическое» изображение революционной эпохи. Многие ее мотивы подготовлены ранней поэзией, но в целом это совершенно новое произведение — и по задорно-героическому пафосу, и по стилевой манере, ориентированной на народные зрелища, цирковые и балаганные представления, разыгрываемые во время празднеств и ярмарок.

Бойкие каламбуры и частушечные присловья, остроты и поговорки так и сыплются из уст персонажей, создавая особую, празднично-карнавальную атмосферу, в которой смешное и серьезное, комическое и драматическое живут в нерасторжимом единстве. («Обещали и делим поровну: одному бублик, другому — дырка от бублика. Это и есть демократическая республика».)

«Мистерия-Буфф» воспела «дорогу революции» — от бурного потопа, захлестнувшего весь мир, до «солнечной нашей коммуны». Сказочное, аллегорическое путешествие «семи пар нечистых» — тружеников-пролетариев — через земной ад и нематериальный рай в землю, вымытую и очищенную революционным потоком, прославило первые шаги народа к социализму, показало их в ореоле величия, в исторической перспективе.

В годы гражданской войны Маяковский написал поэму «150 000 000» — о подвиге народа, совершившего революцию и отстоявшего ее завоевания. Стремясь подчеркнуть легендарность происходящего, он прибегнул к грандиозным обобщениям и вымыслам. Поединок русского народа с международным империализмом, пытавшимся задушить молодую республику, изображен в поэме как былинная схватка богатыря Ивана («Россия вся единый Иван») и американского президента Вудро Вильсона. В сражение втягиваются люди, звери, вещи, идеи — никто и ничто не может остаться в стороне от битвы («вдруг уничтожились все середины — нет на земле никаких середин»).

Революция нашла в лице Маяковского не только восторженного лирика, но и мудрого летописца «наших бед, побед, буден».

Моя революция

Поэт раз и навсегда связал свою судьбу с судьбой революционного

народа, с судьбой страны, бросившей вызов всему миру, с судьбой партии, возглавившей дерзновенный бросок в счастливое будущее — коммунизм.

Маяковский уже сказал яростное «Нет!» буржуазному миру. Разрушение старого уклада и создание на его обломках нового мира, прекрасного и совершенного, вызвало у поэта взрыв энтузиазма и громогласное «Да!», которое он облек в форму вдохновенных «маршей», ликующих «приказов», торжественной «Оды революции».

Поэзия всегда развивалась в союзе с музыкой, обмениваясь с ней темами и настроениями, приемами и терминами, но «музыкальность» стиха и до сих пор зачастую отождествляется с камерностью, напевностью, мелодичностью. Маяковский свои первые послереволюционные стихи ориентировал на музыку оркестра, задающую тон движению марширующих колонн, на грохот барабана и звон литавр, выбивающих четкий ритм.

Так возникла необычная форма поэтического «марша», громкой «хоровой» лирики:

Дней бык пег. Медленна лет арба. Наш бог бег. Сердце наш барабан.

Стихотворение «Наш марш», из которого взяты процитированные строки, замысловато и несколько нарочито: воодушевление поэта еще не оформилось в конкретные образы, «высокие» метафоры и уподобления («второй потоп», «быстролетные кони» времени с радугой вместо дуг, «небо», «Большая медведица») еще не сплавились органически с земными конкретно-историческими деталями.

Пройдет всего один год, и романтические мечты породнятся с героикой действительности: в декабре 1918 года для выступления перед матросами Маяковский написал свой знаменитый «Левый марш» — поэтический шедевр, который навсегда запечатлел особую, строгую и возвышенную красоту революционного движения народа. Это стихотворение, в котором голос поэта сливается с многоголосьем народных масс, не раз звучало на городских площадях и улицах, на митингах и демонстрациях.

Поэтические «приказы» тоже отразили стремление Маяковского слить с великой эпохой и содержание, и форму стихов. Искусство не могло остаться в стороне от народной жизни, от фронтов, мобилизаций, распоряжений и лозунгов. «Революцией мобилизованный и призванный», поэт, в свою очередь, призывал других художников на службу революции. Уже в 1918 году он написал «Приказ по армии искусства», «мобилизуя» деятелей искусств на «баррикады сердец и душ».

В музыке революции поэт уловил не только гром марша, не только резкие, категоричные речитативы, но и задушевные интонации, гуманные и человечные мелодии. Вслед за программным «Нашим маршем» Маяковский пишет стихотворение «Хорошее отношение к лошадям». В нем нет внешних примет обновления мира, и все-таки это явно послереволюционная лирика: обновился строй чувств, иным стало восприятие окружающего, изменилось зрение художника.

Еще более заметны новые лирические интонации и новая образная структура в стихотворении, которому Маяковский дал предлинное название — «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче (Пушкино, Акулова гора, дача Румянцева, 27 верст по Ярославской жел. дор.)».

«Небесное» приобрело земные черты: солнце в гостях у Поэта говорит басом, пьет «чаи» с вареньем и жалуется на свою судьбу... В свою очередь, дела и обязанности человека, неотложные нужды дня («что-де заела РОСТА», — сетует поэт) приобретают ореол величия.

Светлое, мажорное мироощущение, задорный юмор, спокойные, покровительственные интонации — это новые качества лирики Маяковского.

Властитель «просветленных страданием слов» и «высоких вымыслов» почувствовал себя вершителем земных дел, творцом нового миропорядка. Маяковский становится реалистом.

Наступало время, когда от «абордажей и штурма» страна переходила к «трудовой осаде», когда социализм из мечты превращался в явь, в практическую задачу, решение которой зависело от усилий всех и каждого.

Отныне лирическое волнение поэта все чаще вызывалось неотложными делами и нуждами народа, создающего новое общество. Как свою личную радость и боль Маяковский воспринимал успехи и неудачи, победы и поражения «страны-подростка». Его стихи насыщаются жгучей общественной проблематикой, злобой дня, в которой поэт усматривал большое, принципиальное содержание. Одной из первых удач на этом пути стало стихотворение «Прозаседавшиеся». Здесь сведены в непримиримом поединке новое и старое, живое и мертвое, человеческое и казенно-бюрократическое.

Стихотворение «Прозаседавшиеся» было замечено В. И. Лениным. 6 марта 1922 года в речи «О международном и внутреннем положении Советской республики» он сказал: «Вчера я случайно прочитал в «Известиях» стихотворение Маяковского на политическую тему. Я не принадлежу к поклонникам его поэтического таланта, хотя вполне признаю свою некомпетентность в этой области. Но давно я не испытывал такого удовольствия, с точки зрения политической и административной. В своем стихотворении он вдрызг высмеивает заседания и издевается над коммунистами, что они все заседают и перезаседают. Не знаю, как насчет поэзии, а насчет политики ручаюсь, что это совершенно правильно. Мы действительно находимся в положении людей (и надо сказать, что положение это глупое), которые все заседают, составляют комиссии, составляют планы — до бесконечности. Был такой тип русской жизни — Обломов. Он все лежал на кровати и составлял планы. С тех пор прошло много времени. Россия проделала три революции, а все же Обломовы остались, тал как Обломов был не только помещик, а и крестьянин, и не только крестьянин, а и интеллигент, и не только интеллигент, а и рабочий и коммунист. Достаточно посмотреть на нас, как мы заседаем, как мы работаем в комиссиях, чтобы сказать, что старый Обломов остался и надо его долго мыть, чистить, стирать, трепать и драть, чтобы какой-нибудь толк вышел... Практическое исполнение декретов, которых у нас больше чем достаточно и которые мы печем с той торопливостью, которую изобразил Маяковский, не находит себе проверки».

Ленинская оценка вдохновила поэта и укрепила его решимость быть в ряду активных строителей нового общества — практически, словом и делом приближать коммунизм.

|| Далее