1909 – 1917 Стихи Маяковского. Часть 1. (Маяковский В. В.)

В детстве все мечтают о подвигах, путешествиях, приключениях, об исполинской силе и невиданной ловкости... Но у каждого поколения юных свои идеалы и свои представления о путях их достижения. Маяковский принадлежал к поколению, молодость которого совпала с величайшим историческим событием нашего века — Великой Октябрьской социалистической революцией.

В его мальчишеские игры — с деревянными мечами и латами, с лассо и мустангами — ворвались политические демонстрации, нелегальные листовки и прокламации.

Мечты и стремления будущего поэта с раннего возраста приобрели социальную направленность.

Этому способствовали трудовое и демократическое воспитание, вся атмосфера дружной, общественно активной семьи. Сестра Людмила из взбудораженной революцией Москвы привезла на Кавказ, где жила семья, нелегальные прокламации. Поэт вспоминал: «Это была революция. Это было стихами. Стихи и революция как-то объединились в голове».

Революционные события 1905 года поразили воображение двенадцатилетнего гимназиста. Позднее он писал: «Пошли демонстрации и митинги. Я тоже пошел. Хорошо».

Страдая от обид и унижений, задыхаясь в мире купли-продажи, мечтая об ином, человечном и прекрасном общественном устройстве, Маяковский с юности мучительно искал выход из того мира буржуазного своекорыстия, в котором жила его родина — Россия.

И выход явился — революция. Грандиозное переустройство всего миропорядка, всего мироздания. Юноша с увлечением читает Маркса и Ленина, изучает тактику уличных боев, готовится стать профессиональным революционером. Четырнадцати лет он вступает в партию большевиков и становится «товарищем Константином» — для своих соратников и «Высоким» — для филеров из полицейской охранки, выслеживавших молодого пропагандиста и агитатора.

Нелегкий удел выпал на долю тех, кто в трудные годы после поражения первой русской революции начинал готовить пролетариат к новым схваткам с буржуазией. Свирепствовала реакция, на подпольщиков обрушивались суровые репрессии — аресты, тюрьмы, допросы, суды... Не миновали они и Маяковского, не по годам рослого, мужественного юношу; едва покинув стены гимназии, он попадает в полицейские застенки.

Три ареста, душные камеры полицейских домов, тесная тюремная одиночка завершили короткий период взросления и формирования характера — гордого, независимого, неукротимого.

О многом говорит такой факт: политические заключенные Мясницкого полицейского дома избрали шестнадцатилетнего юношу своим старостой! Этот прямой и справедливый человек смог завоевать уважение и доверие товарищей. В полицейских архивах сохранилась жалоба: «Владимир Владимиров Маяковский своим поведением возмущает политических арестованных к неповиновению чинам полицейского дома — настойчиво требует от часовых служителей свободного входа во все камеры, называя себя старостой арестованных... На все мои просьбы относительно порядка Маяковский не обращает внимания... 16 сего августа в 7 часов вечера... Маяковский, обозвав часового «холуем», стал кричать по коридору, чтобы слышали все арестованные, выражаясь: «Товарищи, старосту холуй гонит в камеру», чем возмутил всех арестованных, кои, в свою очередь, стали шуметь».

Охранное отделение поспешило изолировать строптивого юношу: 18 августа 1909 года он был переведен в камеру № 103 Бутырской тюрьмы. Потянулись долгие, томительные дни одиночного заключения. Запрещены были даже общие прогулки.

«Важнейшее для меня время», — скажет поэт впоследствии об этих месяцах. Лишенный возможности практической деятельности, именно в эту пору он попытался заговорить на языке поэтических метафор и символов.

Вспоминая об этом, поэт отнюдь не преувеличивал достоинств первых опытов: «Вышло ходульно и ревплаксиво». Насколько это справедливо, сказать трудно — исписанная стихами тетрадь была отобрана при выходе и затерялась в тюремных канцеляриях. Возможно, он чересчур сурово оценил свои юношеские произведения. Во всяком случае, поздняя самоирония не мешала Маяковскому вести отсчет своей поэтической деятельности с 1909 года, со стихотворений, написанных именно в одиночке Бутырской тюрьмы. Пафос своей ранней лирики поэт связывал с практикой и опытом участия в революционном движении. «Меня вот любить учили в Бутырках», — скажет поэт.

Что мне тоска о Булонском лесе?!

Что мне вздох от видов на море?!

Я вот

в «Бюро похоронных процессий» влюбился

в глазок 103-й камеры.

Конечно, опыт был еще невелик. Многое молодой Маяковский воспринимал чисто эмоционально, его политические знания еще не сложились в систему взглядов.

Молодость горяча и нетерпелива. Пути, которые избираются в юности, далеко не всегда самые верные, единственно правильные. Юноша прервал партийную работу. В 1911 году Маяковский поступил в Училище живописи, ваяния и зодчества.

Россия к этому времени вступила в тот исторический период, когда беспартийность, по словам В. И. Ленина, стала идеей буржуазной, и, находясь вне партии, молодой художник легко мог попасть под влияние чуждых марксизму теорий и философских систем, даже оказаться в лагере прямых противников социализма.

К счастью, с Маяковским этого не произошло. «Пафос социалиста, знающего неизбежность крушения старья», помог ему сохранить высокие идеалы, вдохновлявшие его на сравнительно коротком, но от этого не менее трудном пути профессионального революционера. И не только сохранить, но и сделать их — через пламенное поэтическое слово - достоянием миллионов.

А вы могли бы

Говорят, что настоящая поэзия проста на первый взгляд это утверждение бесспорно: прост Пушкин, прост Кольцов, прост... Маяковский, например, в «Стихах о советском паспорте». Но, заметьте, как непохожи друг на друга названные поэты! У каждого из них свои интонации, свой тембр голоса, свои любимые темы и мотивы, свои выразительные средства... Выходит, что простота бывает разная. Иногда это не что иное, как результат более или менее длительного взаимодействия поэта с читателем, показатель общественного признания художественной системы писателя.

Первые стихи Маяковского сложны, они нарушили обычные, широко распространенные представления о лирике. Вместо рассказа о своих переживаниях поэт живописал чувство, растворял его в образных зарисовках. Лирические исповеди приняли форму фантастических ситуаций, необычайных историй, наполнились бушующей страстью и дерзкими преувеличениями.

Маяковский сразу предстал в необычном «одеянии», непохожий ни на кого другого. Ритмы, созвучия, символы, метафоры — все было новое.

«Ночь», «Утро», «Порт» — кажется, что это не названия стихотворений, а подписи под картинами на выставке художника. И на самом деле перед нами словесные пейзажи, поэтические натюрморты. Прочитайте начальную строфу стихотворения «Ночь».

Багровый и белый отброшен и скомкан, в зеленый бросали горстями дукаты, а черным ладоням сбежавшихся окон' раздали горящие желтые карты.

Первое впечатление — идет рассказ о карточной игре, золотых монетах, швыряемых азартными картежниками на игорный стол. И вдруг сквозь эту бытовую, камерную зарисовку просвечивает иное: величественная панорама городских сумерек, когда гаснут багровые краски заката, уступая место желтым огням светящихся окон, когда на небе загораются россыпи сияющих звезд.

В стихотворении «Порт» зрительные образы дополняются слуховыми ощущениями («вой трубы», «оглохшие пароходы»), а мертвая предметность приобретает живой облик, одушевляется и очеловечивается: у парохода появляются уши, в реве его сирены обнаруживаются человеческие страсти.

Маяковский не первый сделал предметом поэзии жизнь города. Еще Некрасов рисовал сцены городской жизни, а в стихах А. Блока и В. Брюсова дома, фонари, телеграфные столбы и автомобили— равноправные с природой атрибуты окружающего мира:

Горят электричеством луны На выгнутых длинных стеблях; Звенят телеграфные струны В незримых и нежных руках...

(В. Брюсов)

Ночь. Улица. Фонарь. Аптека...

(А. Блок)

Но у стихов Маяковского резче эмоциональная окраска, темнее изобразительный колорит:

Адище города окна разбили

на крохотные, сосущие светами адкй.

Рыжие дьяволы, вздымались автомобили,

над самым ухом взрывая гудки.

(«Адище города»)

Вещи, детали, даже природа в поэтических зарисовках Маяковского этого периода подавлены, деформированы, они несут на себе отпечаток боли, муки, страдания: у «раненого солнца» вытекает глаз, клюква сочится «из ран лотков», площадь «кривая», «выжженная», с крыш в водосточные трубы «слезают слезы», на небе «ковыляет» дряблая луна.

Художественная парадоксальность Маяковского имела глубокий социальный смысл. За необычными художественными образами стояла позиция автора — поэт отвергал окружающую действительность, его воображение рисовало образ капиталистического города, в котором человеку тревожно и жутко. Дома, автомобили, трамваи, афиши, вывески вытеснили живых обитателей. «Люди и лошади» в стихотворении «Шумики, шумы, шумищи» — только обезличенная принадлежность городского быта. В другом стихотворении «туман с кровожадным лицом каннибала» жует «невкусных людей» («Еще Петербург»).

Неприятие капиталистической действительности вылилось в романтическое противопоставление поэта, человека — толпе. Это ярко проявилось уже в стихотворении «А вы могли бы?».

Мятежный вызов светской «черни», «пестрой толпе», «гордая вражда» с миром постоянно звучали в романтической лирике Лермонтова. Противопоставление поэта и обывателей — частый мотив в поэзии Блока:

Ты будешь доволен собой и женой, Своей конституцией куцой, А вот у поэта — всемирный запой, И мало ему конституций!

У Маяковского этот мотив приобрел характер социального вызова. Литературную условно-романтическую ситуацию он порой переводил в реальный план, в прямое столкновение со слушателями. Стихотворение «Нате!», например, было написано специально для публичного выступления. Маяковский читал его на открытии кабаре «Розовый фонарь», бросая обвинительные строки в лица посетителей и посетительниц: «Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста...; вот вы, женщина, на вас белила густо, вы смотрите устрицей из раковин вещей».

Нетрудно вообразить ярость и возмущение фешенебельной публики, которая вместо развлекательных «фокусов» получала заряд откровенной ненависти и презрения. Можно представить психологическое состояние поэта, непоколебимо дочитавшего до конца свои гневные строки. Поистине он «жирных с детства привык ненавидеть»!

Стихотворение «Послушайте!» тоже прямое обращение тс слушателю, но совершенно противоположное по пафосу. Поэт еще плохо представляет себе своих союзников, не различает лица заинтересованных слушателей, но он страстно хочет, чтобы они скорее появились, разделили с ним радость и любовь, отчаяние и надежду. В мольбах и уверениях «тревожного, но спокойного наружно» персонажа стихотворения, не выносящего «беззвездную муку», много затаенных надежд и желаний автора.

Его сердце вбирает боль людей, он полон любви и нежности к ним, одиноким и слабым. «Я одинок, как последний глаз у идущего к слепым человека» — от таких слов мороз пробегал по коже.

Стихотворения «Нате!» и «Послушайте!» обозначили эмоциональный диапазон ранней поэзии Маяковского — от страстного накала до застенчивой робости, от доверительного признания до гневной обвинительной речи. По словам Горького, поэт в это время «говорил как-то в два голоса, то — как чистейший лирик, то — резко сатирически». В стихах эти два голоса порой не только соседствовали, но и соединялись в один, создавая совершенно оригинальные формы поэтического высказывания.

Прочитайте стихотворения «Ничего не понимают», «Скрипка и немножко нервно», «Вот так я сделался собакой». Что это — сатира или лирика? Даже специалисты-литературоведы не единодушны в ответе на этот вопрос: в некоторых книгах и статьях названные произведения рассматриваются как сатирические. Между тем от сатиры здесь только внешняя оболочка — фантастическое, гротескное смещение реальных связей.

Гротеск, то есть заостренное нарушение бытового правдоподобия, обычно использовался как орудие насмешки. Например, Гоголь в повести «Нос» с ошеломляющей серьезностью повествует о невероятных приключениях с носом, который, исчезнув с лица майора Ковалева, обнаруживается то в .«горячем хлебце с луком», то в облике господина, разъезжающего по Невскому проспекту, то беглеца, садящегося в Дилижанс, пока, наконец снова не водворяется на физиономии своего хозяина! Алогичные, призрачно-нелепые происшествия бросали иронический отблеск на систему реальных человеческих отношений самодержавной Руси, колебали представления о незыблемости и разумности существующего порядка.

Маяковский использовал гротеск в качестве оболочки «скрытой» лирики. Перед нами трогающие исповеди человека чуткого, легко ранимого, одинокого. Не уверенный, что переполняющие его чувства встретят ответный отклик, он прибегает к эксцентричному вымыслу, несколько приглушающему откровенное жалобное признание:

«Знаете что, скрипка? Мы ужасно похожи: Я вот тоже ору —

а доказать ничего не умею!

Поэт полон любви и нежности к людям, его сердце вбирает их боль, но он еще не может помочь другим, и из его груди порой вырываются слова безмерного отчаяния: «Я одинок, как последний глаз у идущего к слепым человека...»

|| Далее