О власти разума и человечности. Часть 2. (Манн Генрих)

Семь лет потребовалось Генриху Манну для размышлений над планом романа, в котором он хотел воплотить свои «старые замыслы и желания», и еще шесть лет, чтобы этот план осуществился. Романиста не занимала мысль просто ознакомить современников с жизнью принца Наваррского, ставшего впоследствии основателем королевской династии Бурбонов, его вдохновляла задача создать образ героя, олицетворяющего «власть добра», мудрого государственного деятеля, радеющего о благе людей, — писатель намеревался создать образ Человека.

В этом герое читатели должны были увидеть полную противоположность тем политикам, тем представителям власти, которые были так ненавистны народу.

Пожалуй, до появления в свет исторической дилогии талант Генриха Манна наиболее мощно проявлял себя в сатирических произведениях и в публицистике. Впрочем, рука мастера сатиры, мастера публицистики дает о себе знать на многих страницах и романов о Генрихе IV.

В основе обличительной сатиры писателя, которой отмечены самые значительные романы периода кайзеровской Германии — «Земля обетованная» (1900), «Учитель Гнус» (1905), «Верноподданный», а также произведения, относящиеся к годам Веймарской республики, — «Кобес» (1924). «Голова» (1925), «Большое дело» (1932), не было чувства безысходности, исторического пессимизма. В минуту раздумий над своим творчеством Г. Манн сделал для себя такую заметку: «Я никогда еще не создавал сатиры намеренно. Дело обстояло всегда так, что было просто difficile поп scribere1. Если же условия являются не такими, а лучше... я благодарен и счастлив».

Генрих Манн не мог равнодушно проходить мимо уродливых сторон жизни тогдашней Германии, ему было действительно трудно не писать о них. «Возмущение — это не волевой акт, — говорил он о себе, — подавить же его было бы неестественно и нереально». К тому же писатель с полным основанием имел право сказать: «Негодуя, я все же еще надеялся».

Генрих Манн вошел в немецкую литературу как своеобычный прозаик, тяготеющий к острой социально-политической проблематике, интересующийся в первую очередь жизнью общества, законами, по которым оно живет, его устройством. Рано проявилось в художнике стремление исследовать, как действует в обществе механизм власти, власти монархии и юнкерства, магнатов капитала и военщины, власти, как он определял, «зла, глупости и пустых сердец». Писатель подчеркивал: «Проблема власти неотделима от моего социального миропонимания... Жажда господства над людьми и порабощения их в мое время извратила всю жизнь. Жажда власти отдельных лиц помешала совершенствованию человечества: она обесплодила мышление».

Еще задолго до первой мировой войны Генрих Манн предупреждал и своих художественных и публицистических произведениях, что порожденные собственническим миром силы, ставленником которых стал Гитлер, приведут к насилию над свободной мыслью, к удушению разума, к агрессии во внешней и во внутренней политике страны.

Больно ранившие писателя отталкивающие общественные явления, он, по его собственному признанию, чаще всего показывал в формах гротеска. В основе его манеры лежала отнюдь не все отрицающая злая фантазия, а пристальное изучение реальности, желание дать как бы сгусток, обобщение самого важного в ней. Передаваемый искусством «дух жизни, — считал Генрих Манн, — далеко не всегда подобен действительности, — он сверхреалистичен». И мы видим, что во многих произведениях прозаика масштабы изображения реальности обычно укрупнены, контрасты между светом и мраком обозначены резко, краски сгущены, ирония, яростная, уничтожающе ядовитая, предельно заострена.

Создавая гротескные образы малых и больших властолюбцев, писатель стремился пробудить в соотечественниках гражданский гнев, научить их видеть морально ничтожное, абсурдное, достойное осмеяния. В умении смеяться над злом он усматривал большие возможности для борьбы с ним. «Право же, — говорил автор «Верноподданного», — ненавидеть зло и уметь над ним смеяться — у такой позиции есть будущее».

Вот почему своего любимого героя, Генриха IV, романист наделил этой способностью распознавать в своих врагах их духовную нищету. Пережив ужасы Варфоломеевской ночи, когда погибли большинство его соратников, и оказавшись в плену у королевы Медичи, герой мог бы впасть в отчаяние («от ненависти задохнешься», — читаем мы в романе), если бы не его умение метко и уничтожающе осмеивать своих недругов, — это укрепляло в нем уверенность, что они все равно не возьмут верх над ним, что он их в конце концов одолеет.

Надо сказать, что смелая сатира Генриха Манна, его острая критика вызывали ненависть ретроградов, постоянно обвинявших писателя, пером которого, как он говорил, водили «беды времени», в отсутствии патриотизма, в ненависти ко всему немецкому, в озлобленности и холодности чувств. Его обличительную сатиру называли наветом, клеветой на германскую действительность. Вспоминая на склоне лет о том, как воспринималась его литературная деятельность в период, предшествовавший первой мировой войне, Генрих Манн не без горечи заметил: «Первые пятнадцать лет я писал романы при молчаливом одобрении и несколько более громком осуждении двух тысяч человек». Характерно, что еще в начале века один из многочисленных недолюбливавших его критиков, Карл Буссе, торжественно поклялся, что «с этим автором он будет бороться до последнего вздоха».

Лишь наиболее вдумчивые судьи и самые прогрессивные слои чита телей по достоинству оценили Генриха Манна и, усматривая в нем сильное дарование, называли его немецким Золя. У консервативно настроенных читателей весь его творческий, да и жизненный путь, совсем необычный для отпрыска зажиточного, родовитого бюргерства, не вызывал одобрения.

Писатель родился в торговом городе Любеке в 1871 году, в том самом году, когда Германия была объединена под эгидой Пруссии в империю. Объединение это, которого требовала жизнь, произошло не демократическим путем, не в интересах народа, а явилось результатом сговора юнкерства и денежных тузов. Генрих Манн с детства познал привычные для бюргерской среды взгляды: буржуазно-охранительные, националистические. Но уже в ранней юности он не мог их полностью принять, а главное, он почувствовал презрение к миру, где достоинство человека определяется его собственностью, где, чтобы преуспеть в жизни, надо уметь делать деньги, приумножать их даже ценой утраты совести и чести. Его отец, Иоганн Томас Манн, был владельцем некогда солидной торговой фирмы и сенатором города Любека. Он ведал налоговыми поступлениями города и слыл человеком безупречной честности, свято относившимся к своим общественным обязанностям. Кстати сказать, он не допускал, чтобы в его семью проникали ставшие типичными для кайзеровской империи дух милитаризма, угодничества, шовинистические настроения, презрение к неимущим. Как коммерсант, он оказался слишком старомодным, явно отставшим от предпринимателей нового склада, так что дело его, отнюдь не процветавшее, пришлось после его смерти, согласно завещанию, ликвидировать.

Благодаря сенатору Манну и его жене, занимавшейся живописью и втайне сочинительством, обладавшей хорошим голосом и мастерски игравшей на рояле, дом их, где устраивались концерты, был своего рода культурным центром Любека. Оба старших сына, Генрих и Томас, рано проявили свое стремление посвятить себя литературе, хотя отец вовсе не поощрял в этом своих сыновей, сомневаясь в значительности их дарования. Им обоим суждено было стать впоследствии выдающимися мастерами слова, обогатившими, каждый по-своему, не только отечественную, но и мировую литературу.

Братья были очень разными по характеру, по видению и отображению действительности, по вкусам, но единодушными в главном —оба видели свою цель в служении литературе. История человеческих и творческих связей братьев Маннов, связей сложных, отнюдь не идиллических, но плодотворных для обоих и нерасторжимых, несмотря на возникавшие порой между нами расхождения и страстные споры, —все это заслуживает отдельной большой главы не только в жизнеописании обоих писателей, но и в истории немецкой культуры.

Как мыслитель, Генрих Манн так же, как и его брат Томас, прошел сложный путь развития. В юные годы они с позиции индивидуализма взирали с чувством отвращения, с брезгливостью аристократов духа, эстетов на окружавшее их собственническое общество и видели для себя спасение лишь в бегстве от его пошлости, в служении искусству. Но так было только в самом начале творчества братьев. Сама жизнь заставляла их, Генриха раньше, Томаса несколько позже, подвергнуть проверке свои идейные позиции. Оба, пусть в разное время, пришли к отрицанию индивидуализма, к непоколебимой вере, что на смену буржуазному миру придет мир новых, подлинно гуманных человеческих взаимоотношений.

От антибуржуазных настроений, в основе которых был вначале индивидуализм, Генрих Манн уже к 1905 году перешел к утверждению идей демократизма, приобретавшему у него все более ярко выраженный революционный характер. В тридцатых годах, как раз в пору рабо ты над своими историческими романами, он решительно заявил: «Новый гуманизм будет социалистическим... Нужен новый экономический уклад, чтобы человек снова воспрянул духом, а не погибал, как теперь, от страха окончательно потеряться». Вот с этих идейных позиций и писал Генрих Манн свою дилогию.

По изысканию материалов к ней он проделал во Франции поистине огромную работу, начатую еще в Берлине, —вновь посетил все места, связанные с жизнью Генриха IV, изучил его портреты и портреты его современников, исследовал документы и труды, освещавшие деятельность французского правителя, быт и нравы его эпохи. Среди источников, на которые опирался романист, были письма Генриха IV и его матери Жанны д'Альбре, письма и воспоминания Маргариты Валуа, первой жены короля, многотомное сочинение его сподвижника, министра Сюлли «Королевская экономика», мемуары и художественные произведения гугенотов Филиппа Морнея и Агриппы д'Обиньи, гугенотские псалмы Теодора де Беза, «Опыты» крупнейшего мыслителя XVI века Монтеня, труды великого французского просветителя Вольтера, в особенности его «Опыт о нравах и духе народов» и поэма «Генриада». Многое почерпнул Генрих Манн из творений французских поэтов и прозаиков XVI века, из «Истории Франции» близкого ему по духу знаменитого исследователя Жюля Мишлё, а также из исторических опусов немецкого ученого Леопольда фон Ранке.

Генрих Манн обращается и к классикам отечественной литературы. Делясь планами с братом Томасом о ходе своей работы над романом, он подчеркивал, что в этом случае ему было необходимо опираться на все, что сыграло большую роль в духовной жизни человечества, на творения великих гуманистов прошлого, «и в том числе, конечно, на «Фауста» Гете. Внимательный читатель исторических романов Генриха Манна не может не заметить, что в самой концепций жизнеописания героя, в изображении его характера ощущается немалое влияние этого гетевского шедевра; в них встречается много скрытых гетевских цитат, его афоризмов, изречений, лишь несколько перефразированных.

В какой же мере соответствует правде истории образ героя дилогии?

Известно, подлинный Генрих Бурбонский имел несомненные заслуги перед Францией. Он боролся за государственную целостность и независимость; он изгнал иноземцев, добился мира в стране, способствовал развитию ремесел, мануфактур, торговли. Король утвердил абсолютизм, который в XVI веке, во времена кровопролитных междоусобных войн, был прогрессивным явлением. Однако вместе с тем Генрих IV, хотя в известной мере и обуздал феодалов в их стремлении к неограниченной власти и защищал буржуазию от их произвола, дал в руки дворянства новые средства угнетения крестьян. Генрих Бурбонский был осторожным и ловким политиком: воюя с враждебными ему кликами феодалов, он одновременно тратил огромные суммы на сделки с вельможной знатью, щедрой рукой раздавал ей доходные должности. Более того, этот король отнюдь не поддерживал крестьян, поднимавшихся на борьбу с угнетателями, а принимал самые крутые меры для подавления восставших. Теневые стороны правления Генриха IV писатель все же затушевал, а некоторые вовсе опустил. Не забудем, ведь он хотел создать роман-поучение, и герой его также должен был быть в какой-то мере поучением, примером. При этом, однако, романист вовсе не намеревался создать идиллическую картину народной жизни при изображаемом правителе. Напротив, он показывает несбыточность многих его замыслов, слишком опередивших время. Поэтому-то Генрих, подобно Фаусту, только в своей мечте о будущем может увидеть «народ свободный на земле свободной». Писатель создал своего Генриха. И все же этот образ по-своему историчен. Автор дилогии воплотил в нем немало из того, что подсказали ему именно факты истории, в частности истории заката Ренессанса, когда еще жили люди, рожденные духом этой могучей эпохи, люди сильные, деятельные, смелые по мысли. Таков манновский герой, он человек Ренессанса.