История создания романа Доктор Живаго (Пастернак Б. Л.)

В последние военные месяцы Пастернак часто выступал с публичным чтением своих стихов в Московском университете, Политехническом музее и Доме ученых. Полный надежд на существенное изменение политического климата после войны, Пастернак был горько разочарован нападками на него со стороны руководства Союза писателей: поэту не могли простить роста его популярности за рубежом. После горячей победной весны в стране началось общее похолодание. По признанию Пастернака, «трагический тяжелый период войны был живым (трижды подчеркнуто автором) периодом и в этом отношении вольным радостным возвращением чувства общности со всеми».

Осенью 1945 года поэт принял участие в торжествах, посвященных столетию со дня смерти грузинского поэта Николаза Бараташвили, которые проходили в Тбилиси.

В Театре имени Руставели Пастернак читал недавно сделанные им переводы этого поэта, причем условием своего участия Борис Леонидович поставил присутствие в зале вдовы сгинувшего в горниле репрессий грузинского поэта Тициана Табидзе. Нина Табидзе подарила другу большой запас прекрасной гербовой бумаги, оставшейся у нее после ареста мужа; на этих листах были переписаны набело первые главы будущего романа «Доктор Живаго».

Можно сказать, что Пастернак всю свою творческую жизнь шел к этому произведению. Словно губка, замысел романа вбирал в себя образы, сюжетные ходы, мысли, интонации всего предыдущего творчества поэта. Образ будущего романа настолько отчетливо сложился в сознании автора, что написать его он рассчитывал в течение нескольких месяцев. В феврале 1946 года была закончена первая редакция стихотворения «Гамлет», которым будет открываться последняя глава романа «Стихотворения Юрия Живаго». Осенью 1946 года в письме к О. Фрейденберг поэт сообщает:

«С июля месяца я начал писать роман в прозе “Мальчики и девочки”, который в десяти главах должен охватить сорокалетие 1902-1946 годов, и с большим увлечением написал четверть всего задуманного или пятую его часть. Это все очень серьезные работы. Я уже стар, скоро, может быть, умру, и нельзя до бесконечности откладывать свободного выражения настоящих своих мыслей».

А 3 августа 1946 года Пастернак в кругу друзей читает первую главу будущего романа. Однако 14 августа выходит печально известное постановление ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград». И хотя в первую очередь постановление затронуло судьбы Ахматовой и Зощенко, оно свидетельствовало о начале нового витка борьбы с «идео-логически чуждыми» авторами. В результате не был реализован замысел издания двух-томника произведений Шекспира в переводах Пастернака, к которому им уже были написаны «Заметки». Особое беспокойство у ревнителей чистоты литературных рядов вызывали слухи о выдвижении поэта на Нобелевскую премию: вокруг Пастернака начинают сгущаться тучи. Тем не менее он, по-прежнему живя в Переделкино, закончил третью главу романа, взялся за доработку ранее написанной второй. К концу года первые две главы переписаны набело, сшиты в одну тетрадку, и автор вновь читает их в кругу близких ему людей.

«Собственно, это первая настоящая моя работа, - пишет он 13 октября О. Фрейденберг. - Я в ней хочу дать исторический образ России за последнее сорокапятилетие, и в то же время всеми сторонами своего сюжета, тяжелого, печального и подробно разработанного, как в идеале, у Диккенса и Достоевского, – эта вещь будет выражением моих взглядов на искусство, на Евангелие, на жизнь человека в истории и на многое другое. Роман пока называется “Мальчики и девочки”. Я в нем свожу счеты с еврейством, со всеми видами национализма (и в интернационализме), со всеми оттенками антихристианства и его допущениями, будто существуют еще после падения Римской империи какие- то народы и есть возможность строить культуру на их сырой национальной сущности. Атмосфера вещи – мое христианство, в своей широте немного иное, чем квакерское или толстовское, идущее от других сторон Евангелия в придачу к нравственным».

К концу 1947 года написано уже 10 стихотворений к будущему роману... Еще в январе того же года Пастернак подписывал договор с журналом «Новый мир» на публикацию романа «Иннокентий Дудоров (Мальчики и девочки)», рукопись которого объемом в 10 авторских листов он обязался представить к августу текущего года. В редакции журнала осенью 1946 года Пастернак познакомился с Ольгой Ивинской: эта женщина стала секретарем поэта и его последним трагическим увлечением. Черты Ивинской, по признанию автора, воплотились в образе главной героини романа Лары Гишар.

В апреле 1947 года Пастернак закончил третью главу романа: название «Рыньва» (судоходная река, упоминаемая в прозе 1930-х годов), а впоследствии – во второй части романа он заменяет его другим – «Свеча горела». Не все друзья и знакомые поэта, которые присутствовали на чтении романа, отзываются о нем одобрительно. Так, Анна Ахматова после читки первых глав негативно оценила опыт поэта, в частности, ей не понравилось описание кругов московской интеллигенции, а также образ главной героини произведения.

Совершенное безденежье весной 1947 года заставило Пастернака отложить работу над романом и вновь обратиться к переводам: «...За лето я должен перевести Фауста, Короля Лира и одну поэму Петефи “Рыцарь Янош”. Но писать-то я буду в двадцать пятые часы суток свой роман», – жаловался он в это время О. Фрейденберг. К тому же на плечах поэта лежала добровольно взваленная им самим на себя забота о Нине Табидзе, Ариадне и Анастасии Цветаевых – дочери и сестре поэтессы, о вдове Андрея Белого, наконец, о семье Ольги Ивинской и многих других. Развернувшаяся в это время с высоких трибун и в критике травля Пастернака привела к тому, что уже напечатанный 25-тысячный тираж сборника «Избранное» был пущен под нож; приостановлена была и работа над книгой «Избранных переводов», так что рассчитывать можно было только на новые договоры.

К лету 1948 года были закончены первые четыре главы романа, которому уже было найдено окончательное название «Доктор Живаго», с подзаголовком «Картины полувекового обихода», впоследствии снятым. С августа 1948 по февраль 1949 года Пастернак напряженно работает над переводом первой части «Фауста» Гете. Близость взглядов двух великих поэтов и прекрасное знание Пастернаком языка и культуры Германии были важным подспорьем в этом по-настоящему подвижническом деле. Чувство неотвратимой опасности заставляло торопиться с этой работой, чтобы вернуться наконец к главному делу своей жизни – роману. В октябре 1949 года была арестована Ольга Ивинская. И хотя к этому времени в их отношениях, по всей вероятности, наступил кризис, поэт глубоко переживал происшедшее, считал, что именно он главная причина ареста.

Пытаясь заглушить боль неистовым трудом, Пастернак берется за перевод второй части «Фауста». А в июле 1950 года переводит трагедию Шекспира «Макбет» – восьмую и последнюю из его шекспировских работ. Он старается не обращать внимания на раз-вернувшуюся вокруг его имени разоблачительскую вакханалию. Только весной 1952 года он смог дописать седьмую часть своего романа, в августе она была перепечатана набело, заключив собой первую книгу «Доктора Живаго». А 20 октября Пастернака с инфарктом миокарда, в очень тяжелом состоянии увезли в Боткинскую больницу, где он пробыл два с половиной месяца. Здесь на краю жизни и смерти он неожиданно пережил особое чувство причастности к миру как Божьему творению. В письмах, устных рассказах, в стихотворении «В больнице» он не раз возвращается к своему переживанию:

«Когда это случилось, и меня отвезли, и я пять вечерних часов пролежал сначала в приемном покое, а потом ночь в коридоре обыкновенной громадной и переполненной городской больницы, то в промежутках между потерею сознания и приступами тошноты и рвоты меня охватывало такое спокойствие и блаженство!..

В минуту, которая казалась последнею в жизни, больше, чем когда-либо до нее, хотелось го-ворить с Богом, славословить видимое, ловить и запечатлевать его. “Господи, - шептал я, - благодарю тебя за то, что твой язык – величественность и музыка, что ты сделал меня художником, что творчество – твоя школа, что всю жизнь ты готовил меня к этой ночи”. И я ликовал и плакал от счастья...» Смерть Сталина 5 марта 1953 года и расстрел в июле Лаврентия Берии давали надежду на близкие перемены к лучшему. Осенью вернулась из лагерей Ольга Ивинская. В октябрьском номере журнала «Новый мир» было напечатано стихотворение Заболоцкого «Оттепель», которое вместе с одноименной повестью 1954 года Эренбурга дало имя наступающей эпохе. К весне 1954 года заметно оживилась литературная жизнь: в апреле в Союзе писателей состоялось обсуждение «Фауста», в этом же месяце в «Знамени», впервые с 1945 года, были опубликованы стихи Пастернака – десять стихотворений из будущего романа. В пояснении к публикации автор сообщал:

«Роман предположительно будет дописан летом. Он охватывает время от 1903 до 1929 года, с эпилогом, относящимся к Великой Отечественной войне. Герой – Юрий Андреевич Живаго, врач, мыслящий, с поисками, творческой и художественной складки, умирает в 1929 году, после него остаются записки и среди других бумаг написанные в молодые годы, отделанные стихи, часть которых здесь предлагаются и которые во всей совокупности составят последнюю, заключительную часть романа».

Осенью 1954 года возобновились близкие отношения Пастернака с Ольгой Ивинской, для которой он летом 1955 года снял небольшой домик в деревне неподалеку от Переделкина. Однако из семьи поэт уйти тоже не мог, мучаясь двойственностью своего положения, мучаясь той болью, которую сам причинял жене. Ольга Ивинская вскоре взяла на себя все денежные, редакторские и издательские дела Пастернака, Борис Леонидович мог теперь больше времени отдавать творчеству. 7 июля, когда в полном разгаре была работа над эпилогом романа, пришло известие о смерти двоюродной сестры Пастернака, Ольги Фрейденберг, крупного ученого-литературоведа, давнего друга и корреспондента поэта. Последние исправления в текст романа, уже перепечатанного на машинке, были внесены в самом конце 1955 года.

В феврале 1956 года Пастернак подготовил к изданию новый сборник лирики. Для него он отбирал как новые, так и старые стихотворения, а вместо вступления к книге написал автобиографический очерк, впоследствии получивший название «Люди и положения». Отдельные главы очерка были посвящены Скрябину, Блоку, Маяковскому, Цветаевой, Яшвили; сказав о значении для него творчества Рильке, Пастернак неожиданно сослался на мнение о нем другого значимого для него поэта – бельгийца Верхарна, а затем привел два стихотворения Рильке в своем переводе, тем самым наглядно продемонстрировав близость их поэтических миров.

Разоблачение Хрущевым культа Сталина рождало либеральные ожидания, и Пастернак предложил рукопись своего романа сразу двум журналам – «Знамени» и «Новому миру». Для ознакомления роман был передан и корреспонденту радио, члену компартии Италии Серджио д’ Анжело, который одновременно исполнял обязанности литературного агента итальянского коммуниста издателя Джанджакомо Фельтринелли, о чем Пастернак, видимо, знал. Поэтому, когда от Фельтринелли пришло известие, что он бы хотел опубликовать роман и ищет переводчика, Пастернак принял предложение, предупредив в ответном письме о возможных негативных последствиях, если перевод в Италии выйдет раньше оригинала на родине.

Однако в обоих журналах дело застопорилось; только в сентябре 1956 года от «Нового мира» пришел официальный отказ, подписанный А. Агаповым, Б. Лавреневым, К. Фединым, К. Симоновым и А. Кривицким:

«Дух Вашего романа – дух неприятия социалистической революции. Пафос Вашего романа – пафос утверждения, что Октябрьская революция, Гражданская война и связанные с ними последующие социальные перемены не принесли народу ничего, кроме страданий, а русскую интеллигенцию уничтожили или физически или морально... Нам кажется, что Ваш роман глубоко несправедлив, исторически необъективен, что он глубоко недемократичен и чужд какого бы то ни было понимания интересов народа... Как люди, стоящие на позиции, прямо противоположной Вашей, мы, естественно, считаем, что о публикации Вашего романа на страницах журнала “Новый мир” не может быть и речи... Возвращаем Вам рукопись романа “Доктор Живаго”».

Пастернак после полученного отказа не утратил присутствия духа, продолжая работу над стихотворным сборником, который должен был выйти в марте 1957. Для МХАТа поэтом была переведена «Мария Стюарт» Шиллера, осенью 1956 взятая для постановки. Борис Леонидович регулярно посещал репетиции спектакля, пока весной 1957 года его не подкосила болезнь, обернувшаяся вынужденной госпитализацией, а затем санаторием. В Гослитиздате приняли для публикации роман Пастернака, однако дело невозможно затягивалось из-за бесконечного числа редакторских правок и изъятий. Неожиданно стихи и две главы из «Доктора Живаго» были опубликованы в польском журнале «Opinie». Разразился скандал, автора вызвали на заседание секретариата Союза писателей, через Ивинскую требовали, чтобы Пастернак отозвал у Фельтринелли под предлогом доработки рукопись. Под мощнейшим давлением его вынудили послать телеграмму издателю с требуемой просьбой, однако одновременно через молодого итальянского слависта Витторио Страда Пастернак сумел передать разрешение Фельтринелли на публикацию романа в соответствии с имеющейся у того рукописью. Чтобы оказать на издателя давление, в Милан срочно вылетел главный гонитель Пастернака А. Сурков, однако тот оставался непреклонен в своем решении. Не удалось остановить выход романа и в Англии и Франции. 23 ноября 1957 года первые экземпляры «Доктора Живаго» в переводе Пьетро Зветермих вышли в Милане, в 1958 году – в Англии, США, ФРГ и Швеции.

Роман вызвал широкий резонанс на Западе; вновь, уже в восьмой раз с 1946 года, заговорили о выдвижении Пастернака на Нобелевскую премию. Кандидатуру поэта предложил французский писатель-экзистенциалист Альбер Камю, лауреат премии 1957 года. В Переделкино стали приходить письма со всего мира: долгое время лишенный «большого читателя», Пастернак с радостью и воодушевлением получал их, стараясь на каждое хотя бы кратко ответить, по возможности на языке корреспондента. Домашние и близкие не очень поддерживали это занятие: оно отнимало много времени, сил и средств, а на рабочем столе Бориса Леонидовича лежала рукопись новой книги стихов с характерным названием «Когда разгуляется». К тому же повысился интерес к поэту и со стороны органов государственной безопасности.

23 октября 1958 года секретарь Нобелевского фонда Андерс Эстрелинг телеграммой сообщил Пастернаку о присуждении премии и пригласил его в Стокгольм 10 декабря на официальную церемонию вручения. Обоснование решения Шведской академии звучало так:

«За выдающиеся достижения в современной лирической поэзии и продолжение благородных традиций великой русской прозы».

В ответ Пастернак послал телеграмму с благодарностью:

«Бесконечно признателен, тронут, горд, удивлен, смущен».

Однако уже на следующий день прежний друг Пастернака и его сосед по даче К. Федин пришел к нему с официальным указанием во избежание неприятностей отказаться от высокой награды. Поэт ультиматума не принял. Вечером того же дня ему была вручена повестка на заседание правления Союза писателей, на котором должен был рассматриваться вопрос «О действиях члена СП СССР Б. Л. Пастернака, не совместимых со званием советского писателя». В газетах началось открытое шельмование автора «Доктора Живаго». 27 октября на заседании правления было принято постановление:

«Президиум правления Союза писателей СССР, бюро оргкомитета писателей РСФСР и пре-зидиум правления Московского отделения Союза писателей РСФСР на совместном заседании обсудили действия Б. Пастернака и пришли к единодушному выводу, что эти действия не совместимы со званием советского писателя, направлены против традиций русской литературы, против народа, против мира и социализма... Литературная деятельность Б. Пастернака давно иссякла в эгоцентрическом затворничестве, в самоизоляции от народа и времени... Идея романа фальшива и ничтожна, вытащена с декадентской свалки... Б. Пастернак порвал последние связи со своей страной и ее народом...

Поэтому, учитывая политическое и моральное падение Б. Пастернака, его предательство по отношению к советскому народу, к делу социализма, мира, прогресса, оплаченное Нобелевской премией в интересах разжигания холодной войны, президиум правления Союза писателей, бюро Оргкомитета Союза писателей РСФСР и президиум правления Московского отделения Союза писателей РСФСР лишают Б. Пастернака звания советского писателя, исключают его из числа членов Союза писателей СССР».

На пленуме с гневным осуждением поэта выступили многие из тех, с кем прежде Пастернак поддерживал товарищеские и даже дружеские отношения. К сожалению, среди «обличителей» было немало достойных художников, причем многие из них были даже не знакомы с текстом романа. Против поспешного решения выступили только А. Твардовский и Н. Грибачев; некоторые предпочли к моменту голосования покинуть зал. Особенно возмутило собравшихся письмо Пастернака к президиуму правления, в котором звучали интонации предсмертной речи героя его поэмы «Лейтенант Шмидт»:

«Я не ожидаю, чтобы правда восторжествовала и чтобы была соблюдена справедливость. Я знаю, что под давлением обстоятельств будет поставлен вопрос о моем исключении из Союза писателей. Я не ожидаю от вас справедливости. Вы можете меня расстрелять, выслать, сделать все, что угодно. Я вас заранее прощаю. Но не торопитесь. Это не прибавит вам ни счастья, ни славы. И помните, все равно через некоторое время вам придется меня реабилитировать. В вашей практике это не в первый раз».

Однако 29 октября Пастернак послал телеграмму в адрес Нобелевского комитета с отказом от премии. В этом отказе слились воедино тяжелое душевное состояние поэта, преданного многими небезразличными ему людьми, страх за близких, наконец, слухи о том, что ему будет предложено покинуть пределы родины. Действительно, вскоре с подачи Н. Хрущева Первый секретарь ЦК ВЛКСМ В. Семичастный заявил о том, что правительство «не чинило бы никаких препятствий выезду Б. Пастернака из СССР». Из текста телеграммы Нобелевскому комитету видно, что решение было принято под мощным давлением и что автор не противопоставлял себя своему народу, не мыслил жизни вдали от родины:

«В силу того значения, которое получила присужденная мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я должен от нее отказаться. Не сочтите за оскорбление мой добровольный отказ».

Однако шквал оскорблений и угроз не прекращался. Редакции газет захлестнул поток писем «простых советских граждан» с осуждением Пастернака и его романа, хотя никто из них не читал «Доктора Живаго», а многие вряд ли вообще были знакомы с творчеством писателя. Пастернак был вынужден 31 октября обратиться с письмом к ЦК КПСС и лично к Хрущеву с просьбой не лишать его советского гражданства и не высылать из страны. Многие мемуаристы вспоминают о том, как тяжело переживал поэт отказ от премии и необходимость вести переговоры с властями. Не было никаких гарантий, что вопреки отосланной телеграмме и письму в ЦК его не вышлют за границу. Прекратились и все выплаты Пастернаку за уже выполненные переводы, в том числе за перевод «Марии Стюарт» Словацкого, за изданный в Тбилиси сборник грузинских лириков. В собрании Шекспира переводы Пастернака заменялись другими, в театрах были приостановлены спектакли, с ним расторгались договоры. 5 ноября поэт написал еще одно письмо, на этот раз в редакцию газеты «Правда», на следующий день оно было опубликовано. Отредактированное О. Ивинской и заведующим Отделом культуры ЦК КПСС Д. Поликарповым, это письмо еще раз подтверждало добровольность отказа и желание своим творчеством послужить родному народу.

Назад || Далее