|
Вы здесь: Критика24.ру › Горький Максим
Образ и харатер Алеши Пешкова в автобиографической повести Детство (Горький Максим)
Победой нового искусства — искусства социалистического реализма были и автобиографические повести «Детство» и «В людях» (и завершающая часть трилогии — «Мои университеты», написанная уже в советское время). Поэзия детских, отроческих и юношеских лет... Ее по-разному воссоздавали и воспевали многие писатели. С. Аксаков и Л. Толстой запечатлели тонкие движения молодой души, имеющей возможность свободно отдаваться радостям бытия, не знающей мучительной борьбы за существование. Чарлз Диккенс в «Оливере Твисте», Гектор Мало в повестях «Без семьи», «В семье» и «Приключения Ромена Кальбри», Джеймс Гринвуд в «Маленьком оборвыше» (который вызвал у юного Алеши Пешкова «улыбку восторга») поведали истории о детях и подростках, приговоренных буржуазным обществом к нищете и страданиям. Слово «поэзия» как будто и не подходит к их жизни. Однако выдающиеся художники слова тонко показали, что поэтическая искорка, способность мечтать и радоваться не могут быть истреблены в сердце ребенка. Поэзию можно приглушить, но нельзя убить. Горький унаследовал от этих славных мастеров глубокое понимание детской психологии. Он унаследовал от них и тонкое ощущение неповторимости, свежести и красоты духовного мира ребенка. И быть может, никто еще (кроме Льва Толстого) с такой психологической проникновенностью не раскрыл поэзию детства, как это удалось сделать Горькому. Тяжелым и даже страшным было детство Алеши Пешкова. Изображено это Горьким с правдивостью беспощадной. Но кажется, никто из юных персонажей догорьковской литературы не демонстрировал так ярко несгибаемость и творческую силу человеческого духа, как это делает герой автобиографической трилогии. Здоровые, подлинно народные духовные начала, таящиеся в душе героя, оказываются сильней окуровщины. Как стоек этот мальчуган, как он наблюдателен и впечатлителен, как рано проявилось в нем стремление к Прекрасному! Страшные гримасы социальной жизни хотя и доводят его порой до отчаяния, оказываются в конце концов бессильны сломить Алешу. Более того: действительность маленьким героем осваивается — не побоимся сказать — эстетически и философски. Да, это юное существо все напряженней размышляет о жизни, учится делать обобщения и уже умеет, пока стихийно, претворять полученные пестрые впечатления в некоторое подобие художественных образов. Сам того не ведая, он уже начинает творить свой будущий — горьковский — мир. Очень важно и интересно в трилогии то, что герой выступает не как одинокий романтический мечтатель, бежавший — мысленно — в какое-то свое фантастическое царство. Мечтательность и склонность к фантазии не отрывают героя от грешной земли, а помогают ему сохранить свое «я» и главное — помогают ему видеть и то прекрасное или ростки прекрасного, намеки на прекрасное, которые есть в реальной жизни, во многих реальных людях. Герой восприимчив ко всему подлинно человеческому. Поэтому таким плодотворным оказалось для мальчика и затем для юноши общение с его чудесной бабушкой и с другими интересными, добрыми, честными людьми, которые встречались на его пути. Постепенно история «жизни и приключений» Алексея Пешкова вырастает в лиро-эпическую историю формирования человека — человека не абстрактного, а исторического, человека, которого его суровые «университеты» закономерно приводят к идее борьбы с существующим социальным злом. Такого образа еще не было в мировой литературе. Такой образ могло создать лишь искусство социалистического реализма. По своей эмоционально-психологической тональности, да и по ярко выраженному биографическому характеру, к повестям о скитаниях и переживаниях Алексея Пешкова близок рассказ «Случай из жизни Макара». Это рассказ о трагическом эпизоде из жизни юноши, мечтающего «послужить великому делу обновления», но поддавшегося сомнениям и разочарованию и утратившего веру в манившие его «огоньки добра и красоты». В этом произведении писатель в особенно концентрированной форме показал давящую и, так сказать, наступательную силу обывательского бытия, обывательского самодовольства и нечуткости, от соприкосновения с которыми страдает герой рассказа. И вместе с тем художник сумел найти такие краски, что мы все время чувствуем: сокровенная основа жизни светла, прекрасна, и она не подчиняется диктату окуровщины. Каждая сцена, каждая деталь в рассказе — многозначительна и способствует созданию определенной эмоциональной атмосферы. Психологически тонко, душевно нарисован эпизод встречи «самоубийцы» с навестившими его в больнице товарищами — рабочими из пекарни, которые, не мудрствуя лукаво, просто своей чуткостью и деликатностью сумели вернуть юноше веру в себя и в жизнь. А примером почти символической детали может служить появление заблудившегося котенка, обретающего приют и тепло за пазухой у добряка-татарина, деталь, упоминаемая не один раз и вносящая с собой в трагическое повествование что-то неуловимо-прелестное, наивное, улыбчивое, напоминающее о простой жизни и о доброте человеческой... Романтическое начало нового художественного метода с большим блеском проявилось в цикле «Сказок об Италии». В этих маленьких романтических новеллах, которые Ленин назвал «великолепными»1, главным героем является итальянский народ. Писатель не ставил задачей изобразить народную жизнь Италии в ее повседневном течении, с ее «будничными» подробностями. Он стремился уловить, так сказать, квинтэссенцию национальной жизни, запечатлеть ее основной колорит, отразить в лако-ничной, обобщенной, интенсивно-эмоциональной и поэтической форме основные черты характера простого итальянца. И поэтому была необходима та праздничность, та экспрессия, та обобщающая сила и мудрая наивность, которые характерны для сказки. Отсюда несколько условное, несколько метафорическое название цикла. В течение десятилетия, последовавшего за поражением первой русской революции, Горький создал и еще ряд замечательных произведений: роман «Жизнь ненужного человека», выявляющий крайние формы мещанско-индивидуалистической, «подпольной» психологии и показывающий дикую бессмысленность и обреченность царского режима; повесть «Лето», отражающую в своеобразном реалистически-романтическом стиле пробуждение русской деревни; пьесы «Васса Желеэнова» (1-й вариант), «Зыковы», «Старик» и др. Как мы уже говорили, для духовного мира Горького характерна чрезвычайная интенсивность философских исканий. Страстно ищущие люди могут порой и заблуждаться. Таким заблуждением великого писателя была предпринятая им в период реакции и вскоре им самим осужденная наивная попытка соединить социалистический идеал, которому он всегда был верен, с религиозными представлениями, построить своего рода новую религию, в которой примитивный церковный бог уступил бы место абстрактному божеству — некоему идеальному, концентрированному воплощению социальных и нравственных устремлений народа. Временные «богостроительские» увлечения Горького отразились в его романе «Исповедь». Владимир Ильич решительно осудил и безжалостно высмеял и «богостроительство» вообще и «богостроительские» причуды Алексея Максимовича в частности. Эта суровая, но принципиальная критика помогла Горькому быстрее понять абсолютную несовместимость религии с научным социализмом. С первых шагов своей литературной деятельности Горький проявил себя не только как замечательный художник, но и как талантливый публицист и критик. Из его статей, созданных в дооктябрьский период, особенно интересны «Заметки о мещанстве» и «Разрушение личности» — два эстетических, философских и социальных памфлета, в которых подвергнуты разгрому основные идейные и психологические «бастионы» буржуазно-мещанской интеллигенции. В период между февральской буржуазно-демократической революцией и Великой Октябрьской социалистической революцией и некоторое время после Октября Горький хотя и оставался непоколебимым сторонником научного социализма, идеи которого он на протяжении многих предшествующих лет утверждал всем своим творчеством, однако не сумел правильно разобраться в сложнейших исторических ситуациях, связанных в перерастанием буржуазно-демократической революции в социалистическую, с установлением и первыми шагами диктатуры пролетариата. Преувеличенное представление об анархизме поднявшихся крестьянских масс, опасения за культуру, которой якобы угрожают эти массы, известная недооценка организаторских способностей партии, ее способности обеспечить союз рабочего класса и трудового крестьянства, ввести в берега разбушевавшуюся стихию — все это заставляло Горького сомневаться в достаточной подготовленности, своевременности социалистической революции в создавшихся условиях. Вскоре победоносное шествие революции, огромная организаторская и созидательная работа партии показали Горькому, что его опасения были неосновательны. Путь великого художника снова определился твердо и ясно — это был путь с партией большевиков, с народом, строящим социализм. Но это — закономерно — был также и путь дальнейшего развития творческого метода Горького. Именно в Советскую эпоху художник особенно глубоко и всесторонне овладел ленинскими принципами истолкования социально-исторического процесса, что отразилось в его монументальных произведениях — в романе «Дело Артамоновых» и, с наибольшим размахом и блеском, в романе «Жизнь Клима Самгина». Источники:
Обновлено: Опубликовал(а): Nikotin Внимание! Спасибо за внимание.
|
|
Назад