Трагедия Каменный гость харатер образ Дон Жуана или Дон Гуан (Пушкин А. С.)

В двух рассмотренных трагедиях Пушкин сосредоточил внимание на интимных страстях, которые подчиняют себе человека. Пушкинские герои—«поэты страстей», они предаются им со всем жаром души. В том же ряду стоит и третья трагедия — «Каменный гость», где предметом художественного исследования стала любовь.

Для «Каменного гостя» Пушкин избрал сюжет древних испанских легенд и их знаменитого героя. Дон Гуан под пером Пушкина предстал «поэтом» любви.

Уходит в прошлое мрачное средневековье, уступая место новой эпохе — раннего Возрождения.

Обычаи средневековья, которое изображено с иной, чем в «Скупом рыцаре», точки зрения, еще живы, но духовный облик людей уже меняется.

Ощущение перелома средневековья поддерживается в трагедии Пушкина и тем, что аскетизм, посмертная верность супружескому долгу, подчинение чувств человека догматам религии исчерпывают себя. Наступает время раскрепощения человеческих чувств. Свободные страсти вырываются наружу. Средневековье еще живо в образах Карлоса, Монаха, Доны Анны, ежедневно посещающей могилу мужа, скрывающей свое лицо и уединившейся в своем доме, Лепорелло с его страхом перед высшими силами. В Дон Гуане тоже много от старых обычаев: он по-прежнему верный рыцарь короля и хорошо знает, что идет против традиции, домогаясь любви Доны Анны. Но в целом Дон Гуан, как и Лаура, — люди эпохи Возрождения. В них проснулись вольные страсти, они радостно принимают жизнь, славят ее наслаждения, безоглядно предаются им, не ведают моральных запретов, церковных и государственных установлений.

Смена одной великой эпохи другою проходит через сердца людей. Дон Гуан — враг Дон Альвара и, следовательно, его вдовы Доны Анны. Любовь к жене убитого Дон Альвара и воскресшая в Доне Анне потребность любить — такова психологическая коллизия, приобретающая особую остроту еще и потому, что Дона Анна, не подозревая о том, полюбила убийцу мужа. Прежде Дона Анна не знала любви: она вышла замуж за Дон Альвара по настоянию матери («...мать моя велела мне дать руку Дон Альвару. Мы были бедны, Дон Альвар богат»). Сила охватившей ее страсти сдерживается обычаями, но Дона Анна, увлекаемая любовью Дон Гуана, откликается на ее зов. Она более свободна в своем чувстве, чем, например, Дон Карлос.

Однако подлинное торжество вольных чувств запечатлено Пушкиным в образах Лауры и Дон Гуана.

Дон Гуан привлекателен жизнерадостностью, он любвеобилен, переполнен жаждой чувственных удовольствия. Полюбив, он «рад весь мир обнять». Лаура искренне и безмятежно открыта любовному порыву. Недаром ее и Дон Гуана связывает духовная близость — они и ветреные любовники, и верные друзья. Лаура ничего не боится — ни бешеного Карлоса. ни старости, ни смерти. Ужин у Лауры — пиршество родственных душ, среди которых Карлос выглядит чужаком. Дон Гуан тоже не знает ни небесного, ни земного страха. Наслаждаясь, он играет и своей, и чужой жизнью, всегда готов оправдать себя и свалить вину на противника («Что делать? Он сам того хотел»). От одной жертвы он легко переходит к другой и каждой с непосредственностью влюбленного клянется в своей привязанности.

Однако любовь пушкинских героев, в особенности Лауры и Дон Гуана, не только вольна и бескорыстна, но и своевольна. У Лауры она не контролируется никакими моральными нормами, а у Дон Гуана вытесняет все другие душевные движения. Эта двойственность самой эпохи — упоение земной жизнью, опора на собственные силы, жажда наслаждений и одновременно дерзкое своеволие, презрение ко всяким моральным нормам, пренебрежение свободой и даже самой жизнью другого человека — определяет своеобразие пушкинского героя. Дон Гуан пылок и холоден, искренен и лжив, страстен и циничен, отважен и расчетлив. Он не знает границ между добром и злом. Увлекая Дону Анну пленительными любовными софизмами, он говорит, что полюбил в ней добродетель. Ему «кажется», что под влиянием нового любовного чувства он «весь переродился». Субъективно так оно и происходит: Дон Гуан, одержимый любовью, верит, не может не верить в свое преображение. И вместе с тем герой остается прежним Дон Гуаном, «импровизатором любовной песни». Ни в легенде, ни в пушкинской трагедии герой не может переродиться и стать' добродетельным или счастливым. Однако, последовав литературной традиции, Пушкин углубил мотивировку: Дон Гуана губят не атеизм и любовные приключения, а «жестокий век» и присущее герою своеволие.

Уже в сцене у Лауры, целуя свою подругу при мертвом Карлосе, он, конечно же, кощунствует. Даже Лаура, устремляясь к Дон Гуану («Друг ты мой!..»), спохватывается («Постой... при мертвом!..»).

Приглашая статую Командора на свое любовное свидание, он вызывающе дерзок. Человеческая этика, благородство требуют оставить мертвеца в покое. Дон Гуан же сначала иронизирует над мертвым:

Ты думаешь, он станет ревновать?

Уж верно нет; он человек разумный

И, верно, присмирел с тех пор, как умер. А затем, не довольствуясь приказанием слуге («Проси статую завтра к Доне Анне прийти попозже вечером и стать у двери на часах»), сам идет к памятнику командора и повторяет свое фантастическое приглашение.

Любовное свидание в последней, четвертой сцене, опять, как и в сцене у Лауры, происходит при мертвом. После неожиданного согласия статуи Дон Гуан впервые растерян, впервые чувствует власть роковых сил и невольно исторгает возглас: «О боже!»

Приглашение статуи не может быть истолковано однозначно. Дон Альвар стал немой сторожевой тенью над чувствами Доны Анны. Он утвердил на нее свои права сначала при жизни — деньгами, а потом после смерти — обычаями, освященными религией. Дон Гуан хочет освободить Дону Анну от страшных оков, идя наперекор религиозному фанатизму и ханжеству, которое олицетворяет Дон Альвар. Но, предлагая убитому им Командору стеречь любовное свидание с его вдовой, Дон Гуан обнаруживает и свою нравственную ущербность. Благородное, рыцарское начало, живущее в Дон Гуане, неотделимо от бесчеловечного.

Пушкин отошел от традиционной трактовки Дон Гуана как коварного, гнусного соблазнителя и развратника. Его Дон Гуан — рыцарь, готовый постоять за свое личное достоинство, честь, за свободу чувств. Ему противостоит весь средневековый мир, над жестокой моралью которого Дон Гуан торжествует, одерживая свои блестящие победы. И Дону Анну он любит страстно.

Но вместе с тем в речах героя смешаны и правда и ложь. Речь Дон Гуана и его поступки исполнены отваги, чести, но они содержат и тонко рассчитанную интригу. Вот, например, диалог Доны Анны и Дон Гуана:

Дон Гуан Что, если б Дон Гуана Вы встретили?

Дона Анна

Тогда бы я злодею Кинжал вонзила в сердце,

Дон Гуан

Дона Анна, Где твой кинжал? вот грудь моя.

Герой, отдающийся на волю возлюбленной, не лишен рыцарских чувств. Но вместе с тем это и театральный жест достаточно искушенного в любовных приключениях человека, до тонкости постигшего «науку страсти нежной». И подобно тому, как не исчезает в Дон Гуане рыцарь, в нем невольно выдает себя жаждущий победы нетерпеливый любовник.

Дон Гуан относится к своим возлюбленным как к средству утолить жаждущую наслаждений душу. Его цель — утверждение себя через чувственные удовольствия — лишена этического начала.

Сохранив традиционную развязку легенды, Пушкин придал ей многообразный смысл. Фантастическая, легендарная форма развязки символически запечатлела губительность своевольных чувств героя, в характере которого совместились холодная жестокость и наивная беспечность. Дон Гуан падает не от руки Дон Альвара, а от десницы самой судьбы, карающей преступившего человеческие законы. Статуя Командора представляет уже не только старый мир, но и высшую справедливость.

Ни Барон, ни Сальери, ни Дон Гуан не выдерживают испытания гуманностью, и всем им свойственно индивидуалистическое сознание. Для самого Пушкина было ясно, что принять «жестокий век» невозможно и что нужно противопоставить ему иную, высокую, человеческую нравственность. На коренных ее народных началах основано «самостоянье человека, залог величия его». Но «самостоянье человека» — не попрание общечеловеческой нравственности, а всемерная защита ее в условиях социальной несвободы.

Впрямую проблема смысла жизни, личного достоинства и чести, ответственности человека перед лицом грозной и трагической необходимости и была поставлена в трагедии «Пир во время чумы».

Ситуация в ней нарочито условна. Чума — стихийное бедствие, угрожающее жизни людей. Люди не в силах ни бороться с ней, ни спастись от. нее. Они не борются и не спасаются. Они обречены и знают, что погибнут.

Социально-исторические приметы отступают в трагедии на второй план. Суть не в них, а в том, как ведут себя люди в трагических обстоятельствах, что противопоставляют они страху смерти. Всплывут ли низменные, жестокие инстинкты, охватит ли их паника, смиренно ли склонят они голову или встретят «одиночества верховный час» мужественно и просто?

Персонажи трагедии, исключая Священника, устраивают пиршество во время чумы. Гибнут близкие им люди, мимо проезжает телега с трупами, а они пируют.

Трагическая ситуация задана с самого начала, но исход ее далеко не предрешен.

Назад || Далее