Комментарии к стихотворениям и поэмам Марии Цветаевой. Часть 1. (Цветаева Марина)

1908-1912

В зале.— Это стихотворение, как и шесть последующих, впервые было напечатано в первом стихотворном сборнике Цветаевой «Вечерний альбом», М., 1910. На книгу обратили внимание, в частности, М. Волошин, В, Брюсов. Волошин писал, что ни у одной из русских современных женщин-поэтов «девичья интимность не достигала такой наивности и искренности, как у Марины Цветаевой», книга которой—«вся на грани последних дней детства и первой юности»; «автор владеет не только стихом, но и четкой внешностью внутреннего наблюдения, импрессионистической способностью закреплять текущий миг».

«Вечерний альбом» — это прекрасная и непосредственная книга, исполненная истинно женским обаянием» (газ. «Утро России», М., 1910, 11 декабря). Брюсов также положительно отзывался о некоей интимности в стихах юной Цветаевой, которые «всегда отправляются от какого-нибудь реального факта»; их автор не боится «вводить в поэзию повседневность». При этом, однако, Брюсов выражал надежду, что в будущем Цветаева «найдет в своей душе чувства более острые., , и мысли более нужные», чем в книге «Вечерний альбом» (журн. «Русская мысль», кн. II, М., 1911, с. 233). «Вечерний альбом» строился по трем темам — разделам «Детство», «Любовь», «Только тени». Об истории издания своей первой книги Цветаева вспоминает в очерке «Живое о живом».

В Париж е.— Написано во время поездки Цветаевой в Париж летом 1909 г., где она прослушала в Сорбоынском университете курс лекций, по старофранцузской литературе. Сара— Сара Бернар (18-14— 1923), великая французская актриса, игравшая герцога Рейхштадского в пьесе Роста на «Орленок».

В р а ю.— Как и шесть последующих стихотворений, опубликовано впервые в книге «Волшебный фонарь» (М., 1912), втором сборнике стихов Цветаевой, встреченном в печати гораздо сдержаннее, чем первый. Причина этого отчасти была в явном вызове читателю, брошенном юной Цветаевой, пережившей самую счастливую и беззаботную пору своей жизни. Восьмистишный эпиграф к книге кончался словами:

Прочь размышленья! Ведь женская книга —

Только волшебный фонарь!

Эти слова дали повод С. Городецкому упрекнуть Цветаеву в «причудах», «ломании», хотя он и отметил в авторе «несомненный дар ощущать лирику мгновений» (газ. «Речь», 1912, 30 апреля/13 мая, № 117). Первые два раздела книги (из трех) были также построены как бы в полемике с критикой, ждущей от поэта более «взрослых» стихов: «Деточки», «Дети растут». Прямой вызов был в стихотворении «В. Я. Брюсову» в ответ на его рецензию на «Вечерний альбом»:

Улыбнись в мое «окно»,

Иль к шутам меня причисли, —

Не изменишь, все равно!

«Острых чувств» и «нужных мыслей»

Мне от бога не дано...

По существу же, в книге «Волшебный фонарь» было немало стихов, вполне достойных будущей Цветаевой. За стихотворение «В раю», представленное на конкурс, устроенный Брюсовым зимой 1911/12 г., Цветаева получила приз (она описала этот эпизод в мемуарах о Брю-сове «Герой труда» —BP, 1925, № 9—10, с. 59—61).

Душа и и м я. —- Морское оно, морское.—- Марина (Marina) по-латыни значит — «морская».

«Бежит тропинка с бугорк а...» — Входит в цикл «Ока» из четырех стихотворений. Здесь отражены детские впечатления от пребывания в Тарусе — городке на Оке; природа этого уголка на всю жизнь полюбилась Цветаевой.

1913—1915

«Моим стихам, написан н ы м так ран о...» — «Формула — наперед — всей моей писательской (и человеческой) судьбы», — сказала Цветаева в 30-е годы о заключительной строфе этого стихотворения (ИП, с. 732). Как три предыдущих и двадцать последующих, относится к юношеским стихотворениям. В архиве Цветаевой (ЦГАЛИ) хранится машинописный экземпляр книги «Юношеские стихи» с авторской правкой 1938—1939 гг., а также часть рукописной тетради с другими стихами того же периода, которую в свое время, еще до отъезда Цветаевой за границу, ей не вернули знакомые, и которая попала к ее дочери лишь в 60-е годы. В 1919 г. Цветаева собиралась издать «Юношеские стихи». «Готовила книгу — с 1913 по 1915 г.— писала она в то время родным, — старые стихи воскрешали, я исправляла и наряжала их, безумно увлекаясь собой 20-ти лет и всеми, кого я тогда любила...» Сборник издан не был, о чем Цветаева вспоминает в очерке «Герой труда» (BP, 1925, № 9—10; 11). В 1928 г., живя во Франции, Цветаева пишет молодому поэту Н. П. Гронскому, отец которого работал в газете «Последние новости», где время от времени ее печатали: «Надеюсь достать из Праги мои «Юношеские стихи»... нигде не напечатанные, целая залежь.. Прокормлюсь ими в Последних Новостях с год; если не больше...» Однако в газете стихотворения не появились; в ту пору у Цветаевой неохотно брали не только поздние стихи, но и ранние, более «простые». 19 декабря 1932 г. Цветаева выступила на литературном вечере с чтением детских и юношеских стихотворений, чтобы покрыть долги. В печати при жизни поэта стихотворения 1913—1915 гг. появлялись очень мало.

«Я сейчас лежу ничком...»— Стихотворение обращено к М. С. Фельдштейну (ок. 1885—1948), впоследствии — мужу В. Я. Эфрон, сестры С. Я. Эфрона.

«Идите же! — мой голос нем...» — ТС, с. 254.

«Стать тем, что никому не мил о...» — Посылая в числе других это стихотворение писателю В. В. Розанову 7 марта 1914 г., Цветаева писала: «...я совсем не верю в существование бога и загробной жизни.

Отсюда — безнадежность, ужас старости и смерти. Полная неспособность природы.— молиться и покоряться. Безумная любовь к жизни, судорожная, лихорадочная жажда жить.

Все, что я сказала — правда.

Может быть, Вы меня из-за этого оттолкнете. Но ведь я не виновата. Если бог есть — он ведь создал меня такой! И если есть загробная жизнь, я в ней, конечно, буду счастливой» (ЦГАЛИ). В посылаемом варианте стихотворения была четвертая строфа, которую Цветаева впоследствии опустила:

Забыть все прозвища, все думы,

Все голоса,

Свои старинные костюмы,

Свои глаза...

Начало стихотворения, опущенное в 1938—1939 гг.

Быть нежной, бешеной и шумной.

— Так жаждать жить! — »

Очаровательной и умной, —

Прелестной быть!

Нежнее всех, кто есть и были,

Не знать вины...

— О, возмущенье, что в могиле

Мы все равны!

«Над Феодосией угас...» — ДП, М., с. 193.

С. Э. («Я с вызовом ношу его кольцо!..»).— ДП, М., 1968, с. 193. Посвящено мужу Цветаевой, Сергею Яковлевичу Эфрону (1893— 1941); свадьба их состоялась 27 января 1912 г. Кольцо, на внутренней стороне которого выгравирована дата свадьбы и имя Марина, находится ныне в Государственном литературном музее в Москве; «его» кольцо, с именем Сергей, не сохранилось.

Але («Ты будешь невинной, тонкой...»).— Журнал «Северные записки», Пг, 1916, № 3, с. 54. Посвящено дочери Ариадне (1912—1975).

«Не думаю, не жалуюсь, не спорю...»—Обращено в брату мужа Цветаевой, Петру Яковлевичу Эфрону (1884—1914), умиравшему от туберкулеза, послано ему в письме от 14 июля; 28 июля П. Я. скончался.

Бабушке.— Посвящено памяти Марии Лукиничны Бернацкой, в замужестве Мейн (1841—1869), бабушке Цветаевой по материнской линии. Навеяно ее портретом, висевшим в московском доме Цветаевых; 6 нем пишет и сестра поэта, А. И. Цветаева («Воспоминания», изд. 2-е, М., 1974, с. 26—27). Однако, как вспоминала А. С. Эфрон, в 1933 г., когда Цветаева разыскала во Франции, в доме престарелых, родственниц своей матери и собирала у них сведения о предках по материнской линии, она установила, что этот портрет изображал не бабушку, а прабабку, графиню Марию Ледуховскую, в замужестве Бериацкую, умершую молодой в 50-е годы прошлого столетия.

«Сегодня таяло, с е г о д н я...».—ДП, М., 1968, с. 193. Входит в цикл «Подруга», обращенный к поэтессе С. Я. Парнок (1885— 1933).

«Легкомыслие! — Милый грех...».— ТС, с. 255.

«Мне нравится, что вы больны не мной...» Обращено к М. А. Минцу (1886—1917), впоследствии мужу А. И. Цветаевой.

«Милый друг, ушедший дальше, чем за море!..».— Посвящено памяти П. Я- Эфрона (см. коммент. к стихотворению «Не думаю, не жалуюсь, не спорю...»).

«В гибельном фолианте...» — Ars amandi — так Цветаева называет «не читанную ею» поэму римского поэта Овидия (43 г. до н. э.— 17 г. н. э.) «Искусство любви», о чем говорит в стихотворении «Как жгучая, отточенная лесть...», написанном в тот же день.

1916

«Посадила яблонь к у...», «Отмыкала ларец железный...». В I, с. 8, 7.

«Летят он и, — написанные наспех...». Этим стихотворением, исправив его и передатировав в 1938—1939 гг. (в ранней рукописи стояло «22 декабря 1915 г.»), Цветаева начала беловую тетрадь лирики (1916 г.—август 1918 г.).

«Никто ничего не отнял...»; «Ты запрокидываешь голову...»; «Откуда такая нежность?..» — Все три стихотворения обращены к поэту О. Э. Мандельштаму (1891—1938), который в это время приезжал в Москву. См. также обращенное к нему стихотворение «Из рук моих — нерукотворный град...» («Стихи о Москве»). Поэзию Мандельштама Цветаева всегда ценила высоко, видела в ней «магию», «чару», несмотря на «путанность и хаотичность мысли», а также утверждала, что на поэзии Мандельштама лежит след «десницы Державина» (статья «Поэт-альпинист», 1934, перевод с сербскохорватского). Мандельштам посвятил Цветаевой в том же 1916 г. стихотворения «В разноголосице девического хора...», «Не веря воскресенья чуду...», «На розвальнях, уложенных соломой...».

На страшный полет крещу вас.— В 1931 г. Цветаева писала, что в 1916 году провожала Мандельштама «в трудную жизнь поэта» (ИП, с. 733—734)

«Разлетелось в серебряные дребезги...»; «Еще и еще—песни...»; «На крыльцо выхожу—слушаю...»; «В день Благовещенья...».— В1, с. 15, 18, 23, 24.

Распростившись с гостями пернатыми.— В день Благовещенья 25 марта (7 апреля), по народным обычаям, выпускали на волю птиц.

Стихи о Москве (1—9).— Цикл был вдохновлен поездкой Цветаевой зимой 1915/16 г. в Петербург, где она мечтала встретиться с Ахматовой (которой в то время там не было). На литературном вечере, где присутствовали С. Есенин, М. Кузмин и О. Мандельштам, она «от лица Москвы» читала свои юношеские стихи. Много лет спустя в очерке «Нездешний вечер» она вспоминает об этом: «Читаю — как если бы в комнате была Ахматова, одна Ахматова... И если я в данную минуту хочу явить собой Москву — лучше нельзя, то не для того, чтобы Петербург — победить, а для того, чтобы эту Москву — Петербургу подарить... последовавшими за моим петербургским приездом Стихами о Москве я обязана Ахматовой, своей любви к ней, своему желанию ей подарить что-то вечнее любви» («Литературная Грузия», 1971, № 7, с. 20—21).

1. «Облака — вокруг...» — Первенец — дочь Цветаевой Ариадна. Семихолмие.— По преданию, Москва была заложена на семи холмах.

2. «Из рук моих — нерукотворный град...» — Стихотворение обращено к О. Э. Мандельштаму. Часовня звездная — Иверская часовня с голубым куполом, украшенным золотыми звездами, стоявшая у входа на Красную площадь. Пятисоборный... круг — площадь в Кремле с пятью соборами. Нечаянныя Радости — церковь в Кремле.

5. «Над городом, отвергнутым Петром...» — Отвергнутым Петром.— В 1712 г. Петр I перенес столицу из Москвы в Петербург. |

6. «Над синевою подмосковных рощ...».— Калужскою дорогой, — Цветаева говорит о городке Таруса (см. коммент. к стихотворению «Бежит тропинка с бугорка...»).

8. «Москва! Какой огромный...» — Пантелеймон — имя святого-«исцелителя», изображавшегося на иконах в облике отрока. Иверское сердце червонное горит.— В Иверской часовне находилась икона Иверской божьей матери в окладе из червонного золота.

9. «Красною кисть ю...» — Спорили сотни колоколов.— Об этой строчке Цветаева писала в 1934 г.: «...ведь могла: славили, могла: вторили — нет — спорили! Оспаривали мою душу, которую получили все и никто (все боги и ни одна церковь. (ИП, с. 734).

«Говорила мне бабка люта я...»; «Всюду бегут дорог и...».— BI, с. 48, 53.

Бессонница (1—11).

Тема бессонницы не раз встречается в творчестве молодой Цветаевой (см. стихотворение «Нет, легче жизнь отдать, чем час...», «Восхищенной и восхищенной...» и др.). К циклу «Бессонница», созданному в 1916 г., Цветаева впоследствии отнесла стихотворение (№ 11), написанное в 1922 г. и обращенное к Т. Ф. Скрябиной, вдове композитора, страдавшей бессонницей, ускорившей ее кончину (весной 1922 г.), Цветаева не раз ночами дежурила у больной.

Стихи к Блоку (1—18).

Цветаева не была знакома с Блоком. Она видела его дважды, во время его выступлений в Москве 9 и 14 мая 1920 г. Свое преклонение перед поэтом, которого она называла «сплошной совестью», воплощенным «духом» и считала явлением, вышедшим за пределы литературы, Цветаева пронесла через всю жизнь. Она не раз упоминала Блока в своей прозе; главная же ее работа о Блоке — доклад «Моя встреча с Блоком», прочитанный ею 2 февраля 1935 г., не сохранилась.

3. «Ты проходишь на запад солнца......— Первые две

строки стихотворения перефразируют слова молитвы «Свете тихий»: «Пришедшие на запад солнца, видевшие свет вечерний...». Свете тихий, святыя славы — слова из этой же молитвы.

5. «У меня в Москве — купола горя т...».— В них царицы спят и цари.— В Кремлевском Архангельском соборе находится усыпальница русских царей.

9. «Как слабый луч сквозь черный морок адов...».— Написано после блоковского вечера 9 мая 1920 г. Под грохот рвущихся снарядов.— В этот день в Москве взорвалось несколько артиллерийских складов. Как станешь солнце звать.— Речь идет о стихотворении «Голос из хора», прочитанном Блоком на этом вечере.

Вечер Блока 14 мая записала семилетняя дочь Цветаевой Аля (см. Зв., 1973, № 3. с. 175—176). Тогда же, через Алю, Цветаева передала Блоку свои стихи к нему. Как потом, спустя полтора года, рассказала ей друг Блока Н. А. Нолле, поэт их «прочел — молча, читал — долго — и потом такая до-олгая улыбка».

10. «Вот он — гляди —уставший от чужбин...»;

11. «Други его — не тревожьте его!..»;

12. «А над р а в н и н о й...»;

13. «Не проломанное ребро...» — Все четыре стихотворения написаны, судя по пометам в тетради, на девятый день после кончины Блока. Было еще одно, незавершенное:

Останешься нам иноком:

Хорошеньким, любименьким,

Требником рукописным,

Ларчиком кипарисным.

Всем — до единой — женщинам, .

Им, ласточкам, нам, венчанным,

Нам, злату, тем, сединам —

Всем — до единой — сыном

Останешься, всем — первенцем

Покинувшим, отвергнувшим,

Посохом нашим странным,

Странником нашим ранним.

Всем нам с короткой надписью

Крест на Смоленском кладбище

Искать, всем никнуть в черед.

Вам не верить.

Всем — сыном, всем — наследником,

Всем — первеньким, последненьким.

В эти же августовские дни Цветаева писала Ахматовой; «Удивительно не то, что он умер, а то, что он жил. Мало земных примет, мало платья. Он как-то сразу стал ликом, заживо-посмерт ным (в нашей любви). Ничего не оборвалось, — отделилось. Весь он такое явное торжество духа, такой воочию — дух, что удивительно, как жизнь — вообще — допустила.

Смерть Блока я чувствую как вознесение.

Человеческую боль свою глотаю. Для него она кончена, не будем и мы думать о ней (отождествлять его с ней). Не хочу его в гробу, хочу его в зорях». ^

14. «Без зова, без слова...».— До трубы —по Страшного суда, на котором бог, по библейским преданиям, после конца света будет судить людей и их дела; ангелы «трубным гласом» созовут всех живых и мертвых.

15. «Как сонный, как пьяный...».— Не ты. ли ее шелестящей хламиды II Не вынес — обратным ущельем Аида? — Подразумевается эпизод из мифа о древнегреческом певце и музыканте Орфее и его жене Эвридике, за которой он спустился в подземное царство (Аид), чтобы вывести ее оттуда. Но, ведя за собою Эвридику, он не должен был оглядываться, однако не выдержал и навсегда потерял ее. Гебр — древнее название реки Марицы во Фракии. Голова — Орфея, который, по мифу, был растерзан вакханками, бросившими его останки и лиру в Герб.

16. «Так, господи! И мой обол...».— Обол (греч.)—монета. На утвержденье храма.— Имеется в виду евангельская притча о бедной вдове, положившей две лепты (мелкие монеты) в сокровищницу Иерусалимского храма.

Подруга. 1 (17). «Спит, муки твоея — веселье...»; 2(18). «Последняя дружба...»—Раздел «Подруга», завершающий цикл стихов к Блоку, состоит из пяти стихотворений. Впервые — в книге: «Стихи к Блоку». Берлин, 1922, с. 41, 46. В рукописной тетради под последним стихотворением — помета: «Ее с ним не было, когда он умирал, — но есть другая правда».

«Я в жизни... пропустила большую встречу с Блоком, — писала Цветаева Пастернаку в 1923 г., —встретились бы —не умер». В' этих словах — отражение поэтического мифа, созданного в «Стихах к Блоку» о воображаемой идеальной подруге, «матери — сына». Поэта, певца, который должен возродиться вновь. См. также близкий по мысли к «Подруге» цикл «Марина», написанный в том же году.

«То-то в зеркальце — чуть брезжит...» — ДП, М., 1972, с. 258.

«Продаю! Продаю! П р о д а ю!..» — BI, с. 62. Ахматовой (1—11).

С творчеством А. А. Ахматовой (1889—1966) Цветаева познакомилась в 1915 г., о чем можно судить по юношескому стихотворению, обращенному к ней (ДП, М., 1968, с. 195). Цикл стихов 1916 г. вдохновлен поездкой Цветаевой зимой 1915—1916 гг. в Петербург (см. также «Стихи о Москве» и коммент.).. Цветаева долгое время сохраняла восторженное отношение к Ахматовой, о чем свидетельствуют уцелевшие письма к ней и черновики их. «Ах, как я Вас люблю, и как я Вам радуюсь, и как мне больно за Вас, и высоко от Вас!» — писала он$ Ахматовой в апреле 1921 г.; о своей любви к Ахматовой она пишет и в 1926 г. из-за границы. Ахматова благосклонно принимала ее поклонение, надписывала книги собственных стихов, присылаемые ей Цветаевой. Ахматову Цветаева причисляла к «чистым лирикам», или «поэтам без развития», «чья душа и личность сложилась уже в утробе матери». К концу жизни она изменила свое отношение к Ахматовой. В 1940 г. она пишет об ахматовском сборнике «Из шести книг»: «...прочла, перечла почти всю книгу Ахматовой, и — старо, слабо. Часто... совсем слабые концы, сходящие (и сводящие) на нет... Но что она делала с 1917 по 1940 гг.? Внутри себя... Жаль». Единственная двухдневная встреча Цветаевой с Ахматовой состоялась в начале июня 1941 г. в Москве и, нужно думать, не привела к взаимопониманию. Ахматова читала свою «Поэму без героя», приведшую Цветаеву в недоумение и вызвавшую ее ироническую реплику. Цветаева подарила Ахматовой свою «Поэму Воздуха», усложненную, трудную для восприятия (см. сб. «Встречи с прошлым», М., «Советская Россия», 1978, с. 397, 415).

Даниил (1—3).—В1, с. 99—102.

1. «Села я на подоконник, ноги свесив...».— Терзают львы, — По библейскому преданию, враги бросили пророка и тайновидца Даниила в ров со львами, но бог уберег его от гибели.

«Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес...».— У того, с которым Иаков стоял в ночи — то есть у бога, с которым, по библейской легенде, вступил в единоборство Иаков и получил за это благословение.

«Бог согнулся от заботы...».— Последнюю строфу стихотворения Цветаева сделала эпиграфом к своей пьесе «Каменный ангел» (1919).

«И другу на руку легло...».— BI, с. 108.

«Счастие или грусть...».— Газета «Дни» (Париж), 1924, 8 июня, № 481, под названием «Наташа». В стихотворении речь идет о Н. Н. Гончаровой (Пушкиной), вторично вышедшей замуж за генерала П. П. Ланского. «Было в ней одно: красавица, — писала Цветаева в 1929 г.— Только — красавица, просто — красавица, без корректива ума, души, сердца, дара. Голая красота, разящая, как меч. И — сразила. Просто — красавица. Просто — гений... Тяга Пушкина к Гончаровой...'— тяга гения — переполненности — к пустому месту. Чтоб было куда... Он хотел нуль, ибо сам был всё (очерк «Наталья Гончарова» — альманах «Прометей», М., 1967, № 7, с. 161—162),

|| Далее