О. Э. Мандельштам «Бессонница. Гомер. Тугие паруса» (Анализ стихотворения, стиха)

Стихотворение «Бессонница. Гомер. Тугие паруса» написано в 1915 году и входит в первую книгу Мандельштама «Камень». Полагают, что поводом для написания этого стихотворения стала поездка в Коктебель к Максимилиану Волошину, который показал Осипу Эмильевичу обломок старинного корабля.

В этом стихотворении опоясывающая рифма, что помогает растянуть его и удлинить прочтение. Возможно, так Мандельштам передает ощущение бессонницы — ты не можешь заснуть долгое время, оно тянется словно бесконечное.

Стихотворение написано шестистопным ямбом, мужская и женская клаузулы чередуются. Кроме того, Осип Эмильевич пользуется одним из приемов акмеизма — анаграммами: «море» — «Гомер», за счет которых возникает звукопись.

Мандельштам отсылает читателя к двум классическим текстам — «Илиаде» Гомера и «Божественной комедии» Данте.

Повествование ведется от первого лица. Главный герой не может заснуть, и против бессонницы он использует одно из самых «действенных» средств: список кораблей из «Илиады». Интересно, что данный мотив — чтение «Илиады» ночью, — перекликается со стихотворением Н. С. Гумилева «Современность» 1911 года («Я закрыл Илиаду и сел у окна // На губах трепетало последнее слово»). Кроме того, и главный герой стихотворения Мандельштама, и главный герой Гумилева как бы закончили чтение: Мандельштам употребляет глагол «прочел», что значит, что он не собирается читать дальше. Или, по крайней мере, позволяет читателю самому решить, что будет дальше.

«Прочел до середины» — тоже аллюзия, но уже на «Божественную комедию»: «земную жизнь пройдя до середины // Я очутился в сумрачном лесу»).

Кроме того, строки о списке кораблей могут быть определением поэзии: по крайней мере, такой вариант трактовки дает И. Ф. Анненский в статье «Что такое поэзия?»: «Но я вполне понимаю, что и каталог кораблей был настоящей поэзией, пока он внушал». Но что тогда они значат? Возможно, это идея половины творческого пути или всё же именно возможности прикоснуться к настоящей поэзии, прошедшей сквозь века: как известно, Мандельштам пытался читать Илиаду в оригинале.

Слова «Сей поезд журавлиный» — метафора. Ею Мандельштам связывает два времени: прошлое, с его Троянской войной, и настоящее, где сейчас находится и творит поэт. Возможно, это тоже попытка приблизить себя к Гомеру и его вечным работам. Кроме того, эти слова могут быть и аллюзией на Данте, на песнь V «Ада»: «E come i gru van cantando lor lai» — «И как журавли выпевают свои жалобы».

Подняться над Элладою — подняться над Грецией. Возможно, этими словами Мандельштам приближает корабли к богам, возносит их ближе к Олимпу. И верно: за Троянской войной следили боги. Они участвовали в ней, помогая выбранной стороне. Может, это также идея вознесения на пьедестал: все же, войну выиграли греки, а победители, как известно, оказываются на первом месте.

«Как журавлиный клин в чужие рубежи», — здесь, на мой взгляд, Осип Эмильевич снова приближает происходящее в Греции к своей действительности, создает свою реальность, переплетая настоящее и прошлое. Журавли живут и в России, и в Греции, но тем не менее, улетать из Греции у них нет смысла — там климат теплый и нет суровых зим.

Интересна рифма «пена — Елена». Божественная пена, как известно, это миф об Афродите. И именно Афродита была той, из-за кого Елена влюбилась в Париса и оказалась в Трое. Но одновременно с этим втора строка этой строфы не говорит о любви — скорее, фраза «божественная пена» является метафорой доспехов, которые «на головах царей».

Наконец, герой называет главную причину Троянской войны: Елена. Афродита всё ещё невесомо витает за текстом, прямо герой её не упоминает, но всё же замечает: дело вовсе не в Трое. И всё-таки богиня любви является миру: «И море, и Гомер — всё движется любовью». Здесь Мандельштам ссылается сразу на два текста: и на «Божественную комедию», и на самого Гомера. «Все движется любовью» — перефразированная завершающая каждую из частей строчка «Любовь, что движет солнце и светила».

На мой взгляд, это ключевая строка стихотворения — идея любви, которую невозможно преодолеть, и которая движет все на свете. Дальше герой спрашивает: «кого же слушать мне?». Этот вопрос кажется заранее ведущим в тупик — ведь оба оппонента, которым он может верить и которых может слушать, в действительности не вступают в полемику. Но всё же Гомер молчит, а море «витийствуя, шумит». Возможно, это аллюзия на романтизм, где море, — стихия, — глоток свободы. Но Гомер замолкает, преклоняясь перед мощностью стихии и, может даже, повинуясь ей.

И, наконец, море «с тяжким грохотом подходит к изголовью». Так Мандельштам закольцовывает композицию, а также даёт намёк на полусонное пространство. То есть, вполне возможно, что это описание сна, и, наверное, так можно объяснить пространство Осипа Эмильевича: полуреальное, совмещённое прошлое и настоящее, а также Россия и Греция вместе.

Таким образом, Мандельштам в своём стихотворении соединяет прошлое и настоящее, а также трактует «Илиаду» Гомера с помощью «Божественной комедии» Данте. Для него «все движимо любовью», любовь — это отчасти цель, достижение которой оправдывает средства.