Счастье в произведении «Чевенгур» (Платонов А П)

Дмитрий Быков отмечал, что «Чевенгур» — про русскую концепцию счастья. Во-первых, не надо работать: труд ненавистен самой человеческой природе, особенно русской. Во-вторых, нет традиционной семьи — все со всеми. И в-третьих, все время надо кого-то убивать — буржуев или полубуржуев, — потому что без этого нет настоящего счастья: коммунизм без горя не бывает, без крови вообще ничего не делается.

Мне кажется, что, говоря о счастье в произведении Платонова «Чевенгур», идеи автора об утопичном коммунистическом обществе нельзя воспринимать буквально, поэтому однозначно сказать прав ли Дмитрий Быков в своем высказывании не представляется возможным. Тем не менее, в этом эссе я хотела бы подробнее проанализировать концепцию русского счастью в романе и выявить ключевые черты идеального или напротив антиутопического общества по Платонову.

Рассуждая о счастье, нельзя не заметить, что на протяжении всего произведения о счастье говорится как о чем-то абсолютном и невозможном, о вещи, которая и составляет смысл жизни и достижение которой немедленно приведет к завершению существования.

Так, о счастье говорят следующее: «счастье – это сложное изделие»; «счастье состоит в сплошной борьбе, которая будет длиться вечно»; «думать о насыщении его счастьем — это был бы конец света»; «счастье за горизонтом земли». В самом Чевенгуре отмечают, что «сейчас только плохо, а потом сразу откроется счастье в пустоте…», что «это счастье жизни уже есть на свете, только оно скрыто внутри прочих людей…» и что «счастье всегда в отсрочке…». Таким образом, жители Чевенгура — истинные коммунисты искренне верят, в то что счастье уже совсем близко, как и коммунизм (они практически ставят равенство между этими понятиями), но эта вера, не имея особых подкреплений, лишь заставляет их идти вперед, продолжать развиваться и изменять общество, но на деле ни на шаг не приближает их к достижению того самого идеала.

В момент, когда казаки нападают на Чевенгур и разрушают его недавно сложившийся хрупкий устрой, мы понимаем, что счастья уже точно не будет. Эта абсолютная идея умирает вместе с чевенгурскими большевиками. Таким образом, автор подводит нас к мысли о том, что счастье невозможно, и не только жизнь по принципам Чевенгура, но и любая другая жизнь не может привести человека к этому недосягаемому идеалу. Счастье заключается в полном отсутствии несчастья, которое возможно только в пустоте, а значит, единственное что позволяет достигнуть человеку этого абсолюта это конец света.

При таком глубоко философском отношении автора к счастливой жизни и почти полном признании ее невозможности мы не можем говорить о концепции счастья, заключенной в последовательном плане: отсутствие труда, общие семьи, убийства, как проявления горя. Именно поэтому я считаю, что мысль Дмитрия Быкова не отражает платоновской идеи.

В своем необычном понимании счастья Платонов не был одинок. Во многом схожее отношение к этой идее мы наблюдаем и в творчестве Александра Блока. Так, в стихотворении «Погоня за счастьем» поэт также отмечает недосягаемость этого идеала («…Вершины редко достигают и гибнут, гибнут — каждый миг…»), а путь к счастью неминуемо приводит к концу («…А кто достигнет, — умирает…»), но этот конец становится для человека своеобразной победой («…Но смерть его — победный клик!»). В отличии это Платонова, Блок связывает концепцию счастья с образом Бога, для него подобный бесконечный путь к идеалу становится не случайностью, а божественной задумкой, своеобразным испытанием, когда у Платонова эту гонку за счастьем порождает сам человек и в ней выражается не только желание безбедного существования, но и исследовательский интерес к миру.

Возвращаясь к мысли Дмитрия Быкова, стоит отметить, что ее нельзя считать полностью ошибочной, ведь в ней проявляется отношение к счастью персонажей Платонова – коммунистов Чевенгура. Именно шаги по достижению счастья, отмеченные Быковым, декларируются во второй части романа. Так, большевики Платонова искренне верят в то, что «труд рожает стерву противоречия наравне с капитализмом...» и единственной профессией является душа, а ремеслом – жизнь, поэтому именно искоренение труда как явления может привести людей к счастью. Общие семьи же являются апогеем отказа от собственности, именно они демонстрируют отречение жителей от любого имущественного и неимущественного присвоения («…им приготовлен коммунизм, покой и общее имущество…»). К смерти же, мне кажется, чевенгурцы относятся крайне неоднозначно. С одной стороны, она является способом достижения счастья и коммунизма («…буржуазия живет, коммунизма нет…»), а с другой стороны свидетельством их отсутствия. Так, после смерти ребенка большевики начинают сомневаться в своих идеях и правильности действий («Значит, у нас капитализм? А может, ребенок уже прожил свою минуту? Куда ж коммунизм пропал, я же сам видел его, мы для него место опорожнили...»).

Нельзя не заметить, что сам автор романа не только остается не согласен с концепцией счастья своих героев, но и, как мне кажется, иронизирует над путями его достижения. Доводя принципы устройства Чевенгура до абсурда, он демонстрирует все недостатки их идеи и невозможность их воплощения. Таким образом, Платонов создает утопический мир, с принципами устройства которого он изначально не согласен, и рушит его, чтобы доказать несостоятельность подобных идей. Возможно, автору и симпатизирует чевенгурская идеология, однако при ней достижение идеала представляется невозможным, а все попытки приблизятся к нему приносят горе, смерть и разрушение. Соответственно, Дмитрий Быков в своём высказывании выражает идеологию Чевенгура, но не мысль писателя.