Ю. Буйда «Химич» (Литература XXI века)

Как не должно быть

Человек, словно в зеркале мир, — многолик.

Он ничтожен — и он же безмерно велик!

Омар Хайям

I

Каждый из нас знаком с выражением «человек в футляре» и, услышав его, рисует у себя в голове образ чеховского Беликова: и внешне он всячески ограждается от окружающего мира, и внутренне, но при этом контролирует все и вся. Обязательны для него правила и запрещающие акты; обязательно всем выражаться так, как нужно, вести себя так, как нужно, жить так, как нужно (вот только кому нужно?). Беликов — «вредная аномалия», и Чехов через него показывает «как-не-должно-быть».

По словам писателя, «в человеке все должно быть прекрасно» и в любой ситуации личность должна оставаться личностью.

Мыслить своебразно, решать вопросы самостоятельно и жить так, как хочется. Однако он и сам понимает, что «футлярность мышления» — явление неискоренимое.

Устами Буркина Чехов сказал: «Сколько таких человеков в футляре осталось, сколько их еще будет». И оказался прав. Через сто лет В. Пьецух написал рассказ «Наш человек в футляре», в котором акцент сделал не столько на образе мысли героя, сколько на его страхе перед жизнью (и верно, время такое). Серпеев (главный герой) никого не «наставляет на верный путь», никому не докучает всяческими нормативными актами, а всего лишь сам ограждает себя от внешнего мира. Тихо, спокойно, никому не мешая. После смерти Серпеева люди испытывали жалость, а не чувство облегчения, как это было у Чехова. И всего 10 лет спустя появился новый, совершенно отличающийся от всех предыдущих «футлярный» человек — герой рассказа

Ю. Буйды «Химич». Нельзя сказать, что он пытался не контактировать с окружающими, нельзя сказать, что он пытался жить как-то автономно, но его всё же окрестили «человеком в футляре». Почему?

II

Химич — простой учитель химии, переведшийся в лаборанты. По-видимому, интроверт, чуточку неуклюжий, медлительный, нерешительный и несколько вязкий. Много времени в силу профессии проводит в малюсенькой комнате, которая заставлена шкафами, различными тумбами и оборудованием для кабинета. Не рвется к общению, читает Чехова. Вот, пожалуй, все причины, по которым его прозвали «футлярным».

Если подумать, мнение о любом человеке складывается из мелочей. Видишь, что шумный, — явно яркая, живая личность. А нет — так сразу ясно, что нелюдимый, затворнический, и вообще поговорить, наверняка, не о чем: он же вечно молчит!

Именно этим, я считаю, руководствовался учительский коллектив школы, в которой работал Сергей Сергеевич Химич. Даже Азалия Харитоновна, новое лицо, решила, что он открытая книга. Но мнение её изменилось после всего одного полноценного разговора.

Заявившись к нему в лабораторию, она уселась довольно развязно (нога на ногу, курит тонкие сигареты, выдыхает дым ему в лицо), а обратно выскочила дрожащая, со слезами, с желанием объясниться, но не зная, что сказать. Так прием антитезы становится одним из основных в рассказе.

По отношению к Ази рассказ можно композиционно поделить на две части: сначала она одна (до разговора с Химичем в лаборатории), потом совершенно другая (после разговора). Сначала она смеется над его нерешительностью и застенчивостью, отпускает ироничные замечания и шуточки, а потом боится слово не так сказать, лишь бы его не обидеть. Кажется, что ничего особенного в их беседе-то и не было. Ну, она немного задела его, и он вспылил(!). Но, возможно, сам того не подозревая, приравнял ее к группе людей, погубивших Беликова, первого литературного человека в футляре. Ведь он (Беликов) «оказался ни при чём».

Автор удачно использует повтор портретных деталей героев. В первом абзаце дается описание внешности Ази, которое во многом повторяет черты чеховской Вареньки. Обе они стройные, гибкие, здоровые, подвижные, с изогнутыми темными бровями... И именно такое описание дает Химич людям, «травившим несчастного одинокого человека».

Может быть, Ази пришла в ужас оттого, что не привыкла к такому тону, ведь она умница-красавица, вечно все перед ней «расшаркиваются», а тут такое заявление: «Не лезьте ко мне в душу, даже если вам вдруг стало скучно!»

Неужели только в этом дело? Думаю, она поняла (хоть и смутно), что люди-то ошибались на его счет, и просто не знала, что еще сказать. Впервые в жизни с ней такое произошло. Но что «такое»? Неожиданный поворот беседы или своего рода просветление?

III

В разговоре у озера Сергей Сергеевич раскрывается читателю по-новому. Он вдруг из вязкого, медлительного тюфяка превращается в просто спокойного, интересного мужчину, который любит расслабиться на природе, поплавать и порассуждать. Он поражает Ази своими глубокими мыслями. Например, о снах, которые на первый взгляд — воплощение свободы, а на самом деле — самое настоящее рабство, потому что ты окружен неприятными тебе людьми, от которых нет сил избавиться. И где же здесь футляр?

Азалия приходит в восторг от его стильного кроля: оказывается, он много лет плавал. Кто бы мог подумать!

Любовь пришла неожиданно для них обоих. Ази признала, что Химич совсем не герой, но это не мешало ему быть любимым ею. Она вдруг стала счастлива! И не нужно было никакого общественного одобрения ей, не нужно огромных мускулов и «кучи» поклонников. Химич изменил её, её образ жизни, и ей это нравилось. С каждым днём она узнавала его с новой стороны. Вот тебе и открытая книга.

Азино бессловесное счастье в мире, зачатом в слове и словом, — самое честное и самое чистое. Правда?

IV

Но даже самое безоблачное счастье не может длиться вечно. Типичный конец литературного «человека в футляре» настиг и Химича. Он скончался, но совсем не так, как его предшественники. Те умерли от унижения или страха, а он просто от болезни сердца, которая прогрессировала в его организме много лет.

Беликов и Серпеев — это «маленькие люди». Они жили в страхе, основательном или безосновательном, баррикадировались в собственных квартирах, а Химич хоть и их «потомок», но он вовсе не маленький. Он лишний. Его не приняли в силу личностных особенностей, его богатый внутренний мир узнать не захотели, его не поняли.

Вот почему Ази так злилась и кричала в учительской, вскинув лицо к потолку, что она ненавидит Чехова и не позволит сказать о своем любимом человеке ещё хоть одно недоброе слово. Из-за Чехова у людей сложился определенный образ футлярности, который рисуется в голове у каждого, кто хоть раз открывал его «маленькую трилогию». Кто-то один раз сказал, не подумав, к человеку прозвище «прилипло», все дружно сделали неверные выводы, а что он совсем другой, не такой, как о нем думают, — никого не волнует.

В рассказе Чехова критикуется именно «человек в футляре» (его суть) и совсем немного общество, которое этой «футлярной власти» противостоять не может.

У Буйды дело обстоит прямо противоположно: социум, который ополчается (не всегда осознанно) против одного человека, являет собой нежелание знать больше, чем видно с первого взгляда, и непринятие стороннего мнения. В общем, «как-не-должно-быть».

Химич — чистая личность, которая противопоставляется толпе без чувства сострадания и сожаления.

На похоронах героя была его любимая женщина, которая изменила свое положение (из бездушной толпы перешла в мир бессловесного счастья) и... И всё? И нет никакой радости, что он ушел, никакого облегчения, как в рассказе Чехова, никакой жалости, как в рассказе Пьецуха. Ничего нет. Есть только неуместный сарказм «неприятных людей» (прям как во снах Химича) и окончательно закрепившийся за главным героем несправедливый ярлык «человека в футляре».