Разбор Басен Крылова. Часть 2 (Крылов И. А.)

Басни Крылова — образец художественного мастерства. В них как бы сконцентрирован весь творческий опыт писателя-драматурга, поэта-лирика, сатирика и баснописца.

Белинский писал по поводу басни Крылова «Крестьянин и Овца», что это «маленькая комедийка», в которой удивительно верно выдержаны характеры действующих лиц и действующие лица говорят каждое сообразно со своим характером и своим званием» 2.

В сущности, это замечание относится к большинству басен Крылова, который превратил басню в своего рода драматическую сценку.

В самой «завязке» басни, в остроте сюжетных положений как бы заключена комедия в миниатюре, с типическими характерами действующих лиц, с индивидуальной характеристикой их речи, с драматически развитым диалогом. В таких баснях, как «Демьянова уха», «Крестьянин в беде», «Хозяин и Мыши», «Три Мужика», басня является картиной русского быта, изображенной с необычайной точностью, богатством и верностью бытовых красок и характеров.

Лукаво-простодушный юмор Крылова сродни народному юмору. Баснописец высмеивает лживость, тщеславие, тупое упрямство, алчность, глупость и вероломство. Ведь эти недостатки и слабости не только имеют житейский характер, но чаще всего становятся социальным злом, порождаются несправедливостью общественных отношений.

Юмор у Крылова позволяет ему не впасть в холодную, риторическую нравоучительность. Он не сухой, рассудительный моралист, а подлинный поэт, облекающий свои моралистические положения в яркие жизненные образы.

Крылов рассказывает, казалось бы, о плутнях зверей, о круговой поруке наиболее сильных и ловких хищников, но в них легко узнаются царские сановники и лихоимцы-бюрократы. В басне «Мирская сходка» осмеивается лицемерная «забота» царя Льва о своих подданных, назначающего «стараньем» кумушки-лисицы Волка в «овечьи старосты». Лев, дабы соблюсти видимость законности, созывает «общий сход» звериного наро-да, на котором запрашивается мнение о Волке. Однако Овец-то И «забыли» спросить, тогда как жертвами Волков являлись именно Овцы.

Реализм Крылова сказался и в предметной точности его описаний. Его Тришкин кафтан не условная аллегорическая одежда, а подлинный, поношенный, истертый кафтан, который «продрался на локтях». Вы как бы воочию видите эти надставленные рукава и уродливый смешной кафтан с отрезанными полами. Крыловская Свинья отнюдь не условная аллегорическая фигура, а хрюкающая свинья, «затесавшаяся» на барский двор. Недаром ее изображением в поэзии была так возмущена современная Крылову критика.

Самая жизнь как бы входит в его басни, настолько они естественны и правдивы. В этом отношении Крылов — прямой И непосредственный предшественник Пушкина, Грибоедова и Гоголя.

Своеобразие реалистического характера басен Крылова в том, что, пользуясь в них традиционными сказочными образами зверей, под которыми подразумеваются людские недостатки и пороки, он наделяет свои персонажи необычайно жизненными чертами, воспроизводит характерные типические стороны русской действительности. «Кроме верного звериного сходства, — писал о Крылове Гоголь, — которое у него до того сильно, что не только лисица, медведь, волк, но даже сам горшок поворачивается как живой, они показали в себе еще и русскую природу... Словом — всюду у него Русь и пахнет Русью» Об этом же, в сущности, говорит и Белинский. «Кто-то и когда-то сказал, — указывает Белинский, — что «в баснях у Крылова медведь—русский медведь, курица—русская курица»; слова эти всех насмешили, но в них есть дельное основание, хотя и смешно выраженное. Дело в том, что в лучших баснях Крылова нет ни медведей, ни лисиц, хотя эти животные, кажется, и действуют в них, но есть люди, и притом русские люди» 2.

Самобытность и национальное своеобразие басен Крылова отнюдь не снижаются тем, что многие сюжеты его басен заимствованы им у Лафонтена. Еще Белинский писал по этому поводу: «Хотя он и брал содержание некоторых своих басен из Лафонтена, но переводчиком его назвать нельзя: его исключительно русская натура все переработывала в русские формы И все проводила через русский дух» Крылов не только в традиционном басенном сюжете изменяет самую обстановку на русский лад, но меняет зачастую самый смысл, мораль басни сообразно своим взглядам.

На основе лафонтеновского сюжета Крылов, по существу, создает новую басню, прежде всего погружая ее в русский быт, в русские нравы. Пользуясь сюжетом Лафонтена в басне «Крестьянин и Смерть», Крылов опять-таки говорит о крепостной России, о тяжелом положении русского мужика:

Набрав валежнику порой холодной, зимой, Старик, иссохший весь от нужды и трудов, Тащился медленно к своей лачужке дымной, Кряхтя и охая под тяжкой ношей дров...

«Куда я беден, боже мой! Нуждаюся во всем; к тому ж жена и дети, А там подушное, боярщина, оброк...»

Так жаловаться мог только русский крепостной крестьянин, замученный барщиной, оброком...

Белинский писал о баснях Крылова: «Он вполне исчерпал в них и вполне выразил ими целую сторону русского национального духа: в его баснях, как в чистом, полированном зеркале, отражается русский практический ум... В них вся житейская мудрость, плод практической опытности, и своей собственной, и завещанной отцами из рода в род» 2. За басенными образами Крылова стоит та мудрость, тот веками накопленный опыт, который выражает не индивидуальное мнение автора и его отношение к миру, а как бы тот обобщающий взгляд на вещи, который свойствен народу. Это сказалось как в самом характере басенной морали, так и в той народной точке зрения, которая лежит в основе крыловских басен, в самой национальной их форме.

Крылов стремится передать в своей оценке явлений действительности тот моральный критерий, который выражал бы это народное мнение. Для него мир существует в тех представлениях, в тех оценках, которые прочно связаны с народным сознанием — так, как оно отражено в пословицах и поговорках. Поэтому понятно постоянное обращение Крылова к пословице, глубокое внутреннее сродство с нею его художественного метода. Многие басни Крылова близки к пословицам по своей тематике, морали, по отношению к действительности.

Крылов нашел в русских пословицах языковые формулы предельной точности и краткости для характеристики самых разнообразных явлений современной жизни и моральных оценок нравственного облика человека. В пословицах полнее и ярче, чем где-либо, сказались юмор русского народа, его понимание жизни, нравственное чувство, отрицательное отношение к несправедливости социальных порядков. В пословице достигнута предельная выразительность и смысловая обобщенность; в то же время она всегда иносказательна.

Очень многие басни Крылова восходят к пословицам в своем замысле. Следует указать на тесную связь таких басен, как • Бедный Богач», «Скупой», с народными пословицами о скупости, определившими выбор басенного сюжета.

В ряде случаев пословица определяет не только мораль, нравоучительную мудрость крыловской басни, но и ее сюжет, ее построение, превращаясь в своего рода «развернутую метафору». Такова, например, басня «Синица». Пословица «Ходила синица море зажигать, море не зажгла, а славы много наделала» приведена была уже в новиковском «Кошельке». Крыловская басня является как бы реализацией этой пословицы, своего рода сюжетным развитием ее. В басне рассказывается о том, как Синица «хвалилась», что «хочет море сжечь», и о том шуме, который вызван был этой похвальбой.

Страх обнял жителей Нептуновой столицы:

Летят стадами птицы;

А звери из лесов сбегаются смотреть,

Как будет Океан и жарко ли гореть...

На описании шума, впечатления, произведенного похвальбой Синицы, Крылов останавливается особенно подробно, рисуя целый ряд бытовых сцен. Здесь и «охотники таскаться по пирам», которые «из первых с ложками явились к берегам, чтоб похлебать ухи такой богатой, какой-де откупщик и самый тороватый не давывал секретарям». В этой бытовой детали дана сатирическая черта чиновничьего общества, относящая действие басни не к условно-мифической обстановке, а к петербургским столичным порядкам и нравам.

Народная пословица учила Крылова и экономии красок, лаконической выразительности словесного построения, превращая басню в краткую, запоминающуюся формулу. Этим объясняется, что целые стихи и выражения крыловских басен, в свою очередь, становились пословицами и поговорками.

Вместе с тем необходимо отметить и принципиальное различие между басней и пословицей. Пословица дает лишь общую идею, общую формулу, не раскрывая ее в персонажах и в сюжете. Басня наделяет эту общую формулу плотью и кровью поэтических образов. Поэтическая индивидуальность баснописца и сказывается именно в этом рассказе, в создании образов басенных персонажей, в подробностях сюжета.

Басня рассматривалась Крыловым как жанр произносимый, «разговорный», обращенный к слушателю, к широкой и разнообразной аудитории. П. Вяземский писал о том, что «Дмитриев пишет басни свои; Крылов их рассказывает» '. Его басни — торжество живой народной речи, ее богатства, разнообразия всех ее оттенков, Крылов первый с такой силой и яркостью осуществил ввод в литературный язык всего многообразия народной речи.

Язык народный сливается у него с языком литературным, вернее, возводится в ранг литературного языка. Меткое, живописное народное русское слово впервые проявило свое неисчерпаемое богатство в басенном языке Крылова. Недаром Пушкин так высоко ценил его за «живописный способ выражаться» и своего «Евгения Онегина» начал слегка перефразированным стихом крыловской басни «Осел и Мужик» — «Мой дядя самых честных правил» (у Крылова — «Осел был самых честных правил»).

Крылов освободил слово от искусственного подчинения нормам поэтики классицизма, придав ему реалистическую выразительность. Уже Гоголь отметил эту свободу, это словесное новаторство баснописца. «У него живописно все, — писал Гоголь, — начиная от изображенья природы пленительной, грозной и даже грязной, до передачи малейших оттенков разговора, выдающих живьем душевные свойства. Все так сказано метко, так найдено верно и так усвоены крепко вещи, что даже и определить нельзя, в чем характер пера Крылова» 2.

Басенный стих Крылова приобрел необыкновенную выразительность. Он ритмом, интонацией, звуком изображает происходящее в басне. Стих его нарушает все правила риторики, приближается к живой, разговорной речи. Это не «парение» классицистов, а земной, разговорный и прежде всего необычайно гибкий и разнообразный стих.

Пушкин отметил у Крылова «смелость» поэтического изображения,

Как нагляден пейзаж и описание помещичьей семьи в басне «Муха и Дорожные»:

В июле, в самый зной, в полуденную пору, Сыпучими песками, в гору, С поклажей и семьей дворян, Четверкою рыдван Тащился.

Здесь (ось изобразителен даже самый размер: переход от шестистопного ямба к четырехстопному и одностопному, рисующий медленное движение рыдвана.

Высоко оценил это замечательное словесное мастерство Крылова Гоголь, который писал о нем: «У него не поймаешь

его слога. Предмет, как бы не имея словесной оболочки, выступает сам собою, натурою перед глаза. Стиха его также не схватишь. Никак не определишь его свойства: звучен ли ОН? легок ли? тяжел ли? Звучит он там, где предмет у него звучит; движется, где предмет движется; крепчает, где крепнет мысль; и становится вдруг легким, где уступает легковесной болтовне дурака. Его речь покорна и послушна мысли

|и летает как муха, то являясь вдруг в длинном, шестистопном стихе, то в быстром одностопном...» .

Для Сумарокова, Майкова и других баснописцев XVIII века басня была «низким» жанром, в котором умышленно подчеркивалась грубость изображаемого, обильно вводились вульгаризмы и грубое просторечие.

Крылов, изображая сцены из крестьянской жизни и обращаясь к народному просторечию, далек от этой грубоватой бурлескности. Он делает просторечие поэтичным, улавливая в нем богатство оттенков и красок.

В то же время в басне «Два Мужика» просторечие приобретает иной характер. Крылов передает крестьянскую темноту, Говорит о вреде пьянства скупыми, жесткими словами: «по миру пошел», «плохая, кум, игрушка», «хлебнул с друзьями полугару» и т. д.

В баснях о животных просторечие принимает характер народного сказа. Так, в басне «Лиса», написанной на тему сказки «Лиса и Волк», сохраняется и лексика и интонация сказки: «кончик хвостика Лисица замочила, и ко льду он примерз». В басне нет никакой стилизации, но она полна образов и слов, передающих народный сказочный колорит: «А хвост такой пушистый, раскидистый и золотистый», «Вот ждет-пождет, а хвост лишь боле примерзает», «Тут без хвоста домой моя пустилась дура» и т. д. Крылов многогранен. Выбор красок, словесный отбор совершается у него в зависимости от темы басни, от той бытовой сферы, в которую она погружена.

Так, в басне «Крестьянин и Овца», действие которой происходит в обстановке судейской процедуры, Крылов обращается к приказному языку, пародирует казенное судебное велеречие и официальные речевые штампы:

А приговор Лисы вот, от слова до слова: «Не принимать никак резонов от Овцы, Понеже хоронить концы Все плуты, ведомо, искусны...»

(Курсив мой.— Н. С).

В. В. Виноградов так определил языковой строй крыловских басен: «...в басенном языке Крылова зазвучали бойкие, живые, социально окрашенные, переливающие разными тонами реальной русской жизни, с типичными для нее формами речевого выражения повседневного быта, его драматических коллизий, противоречий, борьбы, горестей и радостей. Крестьяне, пастухи, мельники, извозчики, купцы и купчины, откупщики, богачи, приказные, охотники, сочинители-поэты, баре, вельможи, — словом, русские люди разных званий, классов, сословий и положений — в натуральном виде или в зверином маскараде — выступают здесь со своей типической, но художественно преображенной речью. Казалось, главным героем басен Крылова стал сам русский язык с заложенными в его системе своеобразиями национально-характеристического выражения, игрой экспрессивных красок, с его художественными возможностями и со свойственным ему складом мысли»1.

Басни Крылова не стареют. Каждое новое поколение воспитывается на них, они вошли в фонд национальной культуры. Строки крыловских басен, самые названия их стали привычными, вошли в речь, цитируются в газетах, знакомы и старым и малым. Крыловские басни широко популярны среди народов Советского Союза, переведены более чем на пятьдесят языков.

Крылов был одним из первых писателей, который стал рано известен на Западе. Еще в 1825 году появилось в Париже издание его басен в переводах на французский и итальянский языки. В настоящее время басни Крылова переведены на все основные европейские языки.

Они послужили великолепным материалом для иллюстрации, начиная с прижизненных рисунков к басням Крылова А. Сапожникова, А. Орловского, И. Иванова и кончая выдающимися советскими графиками — В. Фаворским, А. Лаптевым, Е. Рачевым и др.

Жизненность крыловских басен объясняется их прочной связью с народной мыслью, их яркой самобытностью, неисчерпаемым богатством языка. Сбылось прозорливое предвидение Белинского, писавшего еще при жизни баснописца, что Крылов не только сделается «народным поэтом», но и «сверх того... проложит и другим русским поэтам дорогу к народности» . Басни Крылова проложили дорогу Пушкину, Гоголю, Кольцову, Некрасову и многим другим поэтам, приобщив их к чистому роднику народной речи, показав пример реалистической живописи, словесного мастерства. Потому-то и не угасает крыловская традиция до наших дней.

Назад