Анализ стихотворения «Умру я скоро…» (Некрасов Н. А.)

Сочинение по стихотворению Н.А.Некрасова «Умру я скоро…»

У каждого поэта есть стихи, где выражается самое сокровенное, самое личное. Их пишут «в минуту жизни трудную» или в момент высшего счастья. Раньше мне казалось, что у Некрасова таких личных стихов нет. Я не могу сказать, что не люблю его стихов о народе, но к ним все давно привыкли. Положение народа теперь совсем другое, за него уже не так переживаешь. Поэтому мне было интересно в этом году посмотреть на народные стихи новыми глазами: увидеть в них душу Некрасова.

Но самое большое впечатление произвели на меня не они и даже не любовная лирика, а стихотворение «Умру я скоро…» Честное, прямое, оно заставило меня мучительно пережить стыд, что я так поверхностно, так несерьезно относилась к этому великому поэту. Да, великому, потому что я теперь твердо знаю: величие поэзии определяется добротой сердца, которое бьется в стихах. Некрасов действительно посвятил свою лиру «народу своему» - посвятил не ради награды славы (тогда за настоящую любовь к народу поэтам доставались не лавры, а терновый венец), а из сострадания, сочувствия, стремления пробудить дремлющий народ. Ему не за что, по-моему, упрекнуть себя, но он страдает, что не жертвовал собой для своей цели, что шел к ней «колеблющимся» шагом. Такая требовательность к себе присуще немногим.

Об этом стихотворении Некрасова можно сказать теми словами, какие произнес Белинский о пушкинском «Евгении Онегине»: «Здесь вся жизнь, вся душа его, все его мечты, понятия, идеалы». Вообще, почему-то, когда я читала его, все время невольно думала о Пушкине, находила у них перекличку. Например, Некрасов пишет:

Недолгая нас буря укрепляет,

Хоть ею мы мгновенно смущены,

Но долгое – навеки поселяет

В душе привычки робкой тишины.

Мне вспоминаются при этом пушкинские слова из романа «Евгений Онегин» о бурях вешних и бурях поздних. Хотя поэты пишут о разном, мне кажется, что в Некрасове оживают какие-то пушкинские образы, чувства.

Слова о дружбе, если бы их прочитала, не зная имени автора, я прямо прописала бы Пушкину. Даже слог здесь пушкинский, похожий на стихотворение «19 октября 1825 года», и размер тот же.

Вначале шел я с дружною семьею,

Но где они, друзья мои, теперь?

Одни давно рассталися со мною,

Перед другими я сам запер дверь;

Те жребием постигнуты жестоким,

А те прешли уже земной предел…

Это похоже на конец «Евгения Онегина»:

Иных уж нет, а те далече,

Как Сади некогда сказал.

Но у Пушкина я ни разу не заметила такого самораскаяния, саморазоблачения, как у Некрасова. Некрасов ничего не хочет скрывать, никаких слабостей, колебаний. Они причиняют ему страдания, он сомневается даже, оставит ли вообще поэзия след в жизни народа. Здесь он немного напоминает Лермонтова – «Думу», например, или «И скучно, и грустно». Лермонтов тоже беспощаден к себе.

Меня особенно поразил конец. Сколько раз я читала стихи, и никогда не попадалось в них слово «черствость». Оно как-то больше подходит к прозе, к документу. А тут поэт о себе говорит: «Черствея с каждым годом…» Как у Маяковского: «Наступает страшнейшая из амортизаций – амортизация сердца и души». Неужели это общий закон жизни? Мы часто слышим и читаем о народе, о том, что в нем все начала и концы. Наверно, это действительно так, если поэт, почти накануне смерти, своей высшей заслугой, своим спасение считает любовь к Родине и к простому народу:

За то, что я черствея с каждым годом,

Ее умел в душе моей спасти,

За капли крови, общую с народом,

Мои вины, о Родина! Прости!...

Я не могу сказать с уверенностью, но мне кажется, что впечатление от этого стихотворения у меня останется на всю жизнь. И неожиданная любовь к Некрасову.