Биография Блока творчество жизнь (Блок Александр)

Литература, свой журнал, театр — все это были увлечения. Чтобы какое-либо из этих увлечений стало для Блока чем-то большим — пусть не сразу, пусть только по прошествии времени, — для этого должно было что-то произойти чрезвычайное.

Летом 1897 вместе с матерью и теткой Марией Андреевной юноша Блок едет в Германию, в Бад-Наугейм. Матери предстоит лечение, Саше Блоку — неожиданная встреча.

В дошедшем до нас стихотворении, написанном 6 июня 1897, — немецкий пейзаж, увиденный глазами смешливого юноши. Блок как бы «подтрунивает» над привычно «романтическими» видами Германии:

Рейн — чудесная река,

Хоть не очень широка.

Берега полны вином,

Полон пивом каждый дом,

Замки видны вдалеке,

Немки бродят налегке,

Ждут прекрасных женихов И гоняют пастухов...

Но именно здесь его настигла далеко «не шуточная» страсть.

Поначалу встреча с Ксенией Михайловной Садовской мало походила на что-то серьезное.

Она — высокая, темноволосая, с изумительными синими глазами дама 37 лет, жена статского советника и мать троих детей. Он — ее юный паж, которому не было и 17. Она смеялась гортанным смехом, он всюду ее сопровождал, покупал розы, катал на лодке.

Но то, что вначале было похоже на игру, кокетство, детское увлечение, стало обретать вполне серьезные черты. И мать, и тетка были не на шутку встревожены. В дневнике Марии Андреевны появляется запись — ревностный взгляд «со стороны»: «Он, ухаживая впервые, пропадал, бросал нас, был неумолим и эгоистичен. Она помыкала им, кокетничала, вела себя дрянно, бездушно и недостойно».

Наверное, обе они вздохнули с облегчением, когда юный кавалер проводил свою даму на поезд, вернулся, упал в кресла и картинно закрыл глаза рукой. Но с приездом в Петербург встречи возобновились, и в юном гимназисте пылала уже совсем не детская страсть. Серьезно откликнулась на нее и дама его сердца. В их встречах много романтического и безрассудного: закрытые кареты, пылкие послания, прогулки в туманные сумерки... В его письмах «Ты» с большой буквы, уверения в любви без границ.

Встреча в Бад-Наугейме 31 октября 1897 отзовется эхом в стихах:

Ночь на землю сошла. Мы с тобою одни.

Тихо плещется озеро, полное сна.

Сквозь деревья блестят городские огни,

В темном небе роскошная светит луна.

Это уже совсем «не детские» стихи. В Блоке проснулся настоящий лирик. Его стихотворения часто имеют посвящение «К. М. С». Это ее инициалы.

Через год, в августе 1898, обращаясь к Садовской, Блок напишет:

Помнишь ли город тревожный,

Синюю дымку вдали?

Этой дорогою ложной Молча с тобою мы шли...

Но и тогда он еще не освободился от своего чувства к синеокой «хохлушке». А через двенадцать лет, поверив в слух, что давняя его возлюбленная умерла, вспомнит ее «тонкие руки», «голос, вкрадчиво протяжный», «синий, синий плен очей», — и подведет черту:

Жизнь давно сожжена и рассказана,

Только первая снится любовь,

Как бесценный ларец перевязана Накрест лентою алой, как кровь...

В этой встрече гимназиста с «К. М. С.» было много того, что бывает в каждом романе. Но было и другое. В 1909 он скажет:

Эта юность, эта нежность —

Что для нас она была,

Всех стихов моих мятежность Не она ли создала?..

В 1918, через два десятка лет после этой встречи, о рубеже 1897-1898 он выразится еще определеннее: «С января уже начались стихи в изрядном количестве. В них — К. М. С., мечты о страстях...»

В этом пылком раннем романе впервые обозначилось то, что со временем будет видно все отчетливей: несовпадение обычного хода вещей и судьбы поэта, которая светилась за планом реальности и которая впервые коснулась его в Бад-Наугейме. Земная любовь к «синеокой» не совпадала с иной любовью к той же К. М. С., которая разбудила в нем лирика. И чем дальше, тем меньше в жизни Блока будет собственно биографии и тем больше будет судьбы. Первое ощущение ее дыхания было здесь, в Бад-Наугейме.

«С января уже начались стихи в изрядном количестве...» Одно из них впоследствии откроет первый том его лирики. Стихотворение не только о любви, но и о мраке: «Пусть светит месяц — ночь темна... Ночь распростерлась надо мной... В холодной мгле передрассветной...»

Все написанное до 1901 он поместит в раздел «Ante lucem», т. е. «До света». Первые шаги в этом мраке он делает ощупью. Он болен театром, а не поэзией. Участвует в любительских спектаклях, декламирует стихи Фета, Полонского, Апухтина, Алексея Толстого.

«Помню в его исполнении “Сумасшедшего” Апухтина и гамлетовский монолог “Быть или не быть”,

вспоминал двоюродный брат поэта Георгий Блок. Это было не чтение, а именно декламация — традиционно актерская, с жестами и взрывами голоса. “Сумасшедшего” он произносил сидя, Гамлета — стоя, непременно в дверях. Заключительные слова: “Офелия, о нимфа...” — говорил, поднося руку к полузакрытым глазам».

Из того, что он напишет в это время, лишь немногое попадет в будущее собрание стихотворений. И все-таки среди позже отвергнутых попадаются строки, полные предчувствия Судьбы:

Жизнь, как загадка, темна,

Жизнь, как могила, безмолвна...

В двух строках будто увидены последние месяцы собственной жизни. Но в стихотворении, обращенном к гимназическому товарищу, есть и предчувствие ближайшего будущего:

Мой друг, я чувствую давно,

Что скоро жизнь меня коснется...

Это касание сначала граничило с обычной случайностью: весной 1898 на передвижной выставке Блока увидела Анна Ивановна Менделеева, жена известнейшего химика Дмитрия Ивановича Менделеева, друга деда. Она пригласила Блока навестить их летом в Боблове, ведь от Шахматова это совсем недалеко. 30 мая Блок оканчивает гимназию, 1 июня получает аттестат зрелости, а 4-го едет из Петербурга в Москву, и 5-го он уже в Шахматове.

Поначалу ничто не предвещало того «касания жизни», о котором он писал в недавнем стихотворении. «В Шахматове началось со скуки и тоски...» - напишет Блок в 1918, вспоминая события того лета.

Он окончил гимназию, с осени его ждет университет. А пока можно предаться праздной жизни. В Боблово его «почти спровадили» родные, и он на белой лошади отправился «с визитом».

Эту встречу Любовь Дмитриевна опишет спустя многие годы так, будто все происходило вчера: жара, запах некошеных трав, топот верховой лошади. Она в своей комнатке на втором этаже. За пышным кустом сирени ей не видно, кто это приехал и спрашивают: «Анну Ивановну».

С «Сашей Бекетовым» они когда-то встречались, давно-давно, да и мать ей уже не раз о нем говорила. Сквозь просветы в листьях сирени она видит, как уводят белого коня, слышит внизу на террасе «быстрые, твердые, решительные шаги» и глухие удары собственного сердца. Не забывает посмотреть на себя в зеркало и переодеться. Сбегает вниз. Ей не нравится ни отсутствие мундира (гимназического, студенческого или военного), ни лицо, ни даже актерский вид, хотя сама она тоже мечтала о сцене. Разговор пошел о возможных спектаклях. От Блока впечатление, близкое к тому, что сам он о себе скажет через 20 лет: «Я был франт, говорил изрядные пошлости».

В воспоминаниях Блока — их можно найти и в набросках к поэме «Возмездие», и в «Исповеди язычника» — нет ничего лишнего, только их встреча, которая будто и произошла сразу:

«Вдруг пронесся неожиданный ветер и осыпал яблоневый и вишневый цвет. За вьюгой белых лепестков, полетевших на дорогу, я увидел сидящую на скамье статную девушку в розовом платье с тяжелой золотой косой. Очевидно, ее спугнул неожиданно раздавшийся топот лошади, потому что она быстро встала, и краска залила ее щеки; она побежала в глубь сада, оставив меня смотреть, как за вьюгой лепестков мелькало ее розовое платье».

В описаниях ее и его почти ничего общего. У нее — масса житейских подробностей, таких, которые любят составители подробных биографий и жизнеописаний. У него всадник, девушка на скамейке и мелькающее розовое платье и облетающий яблоневый цвет. У нее — вехи биографии, у него — судьба.

Это действительно была судьба. В это лето их отношения с Любовью Дмитриевной полны неопределенности. Тайное взаимное расположение — и очень сдержанное общение. Она чувствует, что Блок окружает ее «кольцом внимания», но боится о своих чувствах «проговориться» даже взглядом: «Я смотрела всегда только внешне-светски, и при первой попытке встретить по-другому мой взгляд — уклоняла его». Ему кажется, что Любовь Дмитриевна холодна и равнодушна.

Но помимо обычного общения было и театральное. В Боблове были поставлены отрывки из шекспировского «Гамлета», сцены из «Горе от ума» и «Бориса Годунова». (Кроме Блока и Любови Дмитриевны, в спектакле участвовали внучатые племянницы Дмитрия Ивановича Менделеева Серафима Дмитриевна и Лидия Дмитриевна Менделеевы.)

«Гамлет», который произвел на зрителей наиболее сильное впечатление, сблизил и Гамлета-Блока с Любой-Офелией. Признание об этом — в поздних воспоминаниях Любови Дмитриевны:

«Мы были уже в костюмах Гамлета и Офелии, в гриме. Я чувствовала себя смелее. Венок, сноп полевых цветов, распущенный напоказ всем плащ золотых волос, падающих ниже колен... Блок в черном берете, колете, со шпагой. Мы сидели за кулисами в полутайне, пока готовили сцену. Помост обрывался. Блок сидел на нем, как на скамье, у моих ног, потому что табурет мой стоял выше, на самом помосте.

Мы говорили о чем-то более личном, чем всегда, а главное, жуткое — я не бежала, я смотрела в глаза, мы были вместе, мы были ближе, чем слова разговора...»

Потом от сенного сарая (это и был театр) они шли к дому, под горку. Молоденькие березки и елочки, черная августовская ночь, необычно крупные звезды...

«Как-то так вышло, что еще в костюмах (переодевались дома) мы ушли с Блоком вдвоем в кутерьме после спектакля и очутились вдвоем Офелией и Гамлетом в этой звездной ночи. Мы были еще в мире того разговора, и не было странно, когда прямо перед нами в широком небосводе прочертил путь большой, сияющий голубизной, метеор».

Эта падающая звезда, прочертившая небо 1 августа 1898, появилась уже в стихотворении, написанном на следующий день («Я шел во тьме к заботам и веселью...»). И позже падающие звезды будут встречаться в поэзии Блока неоднократно, часто приобретая символические черты.

Но лето 1898 принесло не только чистую юношескую любовь, но и дружбу. После спектаклей в Боблове Блок приезжает в Дедово, в имение своих родственников Соловьевых. Здесь он снова на любительской сцене, играет в любительских постановках из «Бориса Годунова», из «Орлеанской девы». В лице Михаила Сергеевича Соловьева (брата знаменитого философа) и его жены Ольги Михайловны, двоюродной сестры матери, он находит людей, которым суждено сыграть очень важную роль в его поэтическом возмужании.

Тринадцатилетний Сережа Соловьев от Блока в восторге. В тетради, куда он вписывает свои сочинения и сочинения знаменитого дяди, Владимира Соловьева, появляются стихи Александра Блока.

24 августа 1898 Блок вернется в Петербург. А через три дня Ольга Михайловна пишет из Дедова Александре Андреевне: «Скажи Саше, что я очень благодарю его за стихи и очень бы желала продолжения, мне очень интересно, как это пойдет дальше...»

В семье Соловьевых завязывается тот узел судеб, который сведет воедино творчество Владимира Соловьева, жизнь Блока, Любови Дмитриевны, Сережи Соловьева и Бориса Бугаева (впоследствии — Андрея Белого).

Назад || Далее