Анализ стихов и стихотворения (Твардовский А. Т.)

В годы войны Твардовским были написаны такие шедевры лирики, как «Две строчки» (1943), «Война — жесточе нету слова...» (1944), «В поле, ручьями изрытом...» (1945), «Перед войной, как будто в знак беды...» (1945) и др., которые впервые были опубликованы в январском номере журнала «Знамя» за 1946 год. Как точно заметил в связи с этой публикацией критик А. Макаров: «Облик войны предстает в них более сложным и суровым, мы бы сказали, более реалистическим, а сам поэт раскрывает перед читателем новые стороны своей гуманной души».

В этих стихах глубоко проникновенно и с большой впечатляющей силой обнажается трагическое лицо войны.

Такова небольшая на первый взгляд стихотворная зарисовка «Две строчки», пронизанная горькими воспоминаниями о предшествовавшей Великой Отечественной войне непродолжительной, но обернувшейся немалыми бессмысленными жертвами финской зимней кампании 1940 года:

Из записной потертой книжки

Две строчки о бойце-парнишке,

Что был в сороковом году

Убит в Финляндии на льду.

Лежало как-то неумело

По-детски маленькое тело.

Шинель ко льду мороз прижал,

Далеко шапка отлетела.

Казалось, мальчик не лежал,

А все еще бегом бежал,

Да лед за полу придержал...

И здесь это воспоминание, описание, почти дневниковая запись обрывается многоточием. А после невольной паузы переходит в глубоко лирическое размышление, острое переживание, вызванное двумя полустертыми строчками в записной книжке сорокового года:

Среди большой войны жестокой,

С чего — ума не приложу, —

Мне жалко той судьбы далекой,

Как будто мертвый, одинокий,

Как будто это я лежу,

Примерзший, маленький, убитый

На той войне незнаменитой,

Забытый, маленький, лежу.

Эти вроде бы простые и непритязательные стихи отмечены глубиной исповедаль- ности, личного авторского чувства и самораскрытия. И вместе с тем они исполнены пронзительной боли за каждую так слепо и беспощадно оборванную человеческую жизнь. Жестокая память о войне и предвоенных испытаниях несет в лирике Твардовского мощный заряд трагического гуманизма. Это качество отчетливо проявилось в одном из лучших стихотворений цикла «Стихи из записной книжки» (1941-1945):

Перед войной, как будто в знак беды,

Чтоб легче не была, явившись в новости,

Морозами неслыханной суровости

Пожгло и уничтожило сады.

На первый взгляд речь идет прежде всего о природе. Причем сразу впечатляет сила изобразительности («...Торчащие по-зимнему, по-черному // Деревья, что не ожили весной»), личностный характер переживания («И тяжко было сердцу удрученному...»). Важно, однако, подчеркнуть глубину и силу художественного обобщения, философско- поэтической концепции, когда за непосредственно изображаемым и переживаемым встает нечто большее. На это наталкивают весь ход развития мысли-переживания и конечно же заключительная строфа, а также особо выделенная последняя строка стихотворения:

Прошли года. Деревья умерщвленные С нежданной силой ожили опять,

Живые ветки вы дали, зеленые...

Прошла война. А ты все плачешь, мать.

На протяжении всего стихотворения развертываются непростые ассоциативные связи социально-исторических и природных явлений. За погибшими деревьями видятся иные жертвы — военные, и не только...

Они, деревья, не просто вымерзли: их «пожгло и уничтожило» (второе слово появилось только в издании 1954 года), их — а ведь они «избранные, лучшие» — постиг «гибельный удар», деревья были «умерщвлены», и это было «перед войной», о чем говорится в начале стихотворения, и это — «знак беды». Трагические ассоциации и контраст сфокусированы в последней строфе, где противопоставлен вечное обновление природы и невосстановимость людских потерь — все, чего лишилась родина-мать.

Творчество Твардовского первых послевоенных лет пронизано тем особым чувством, состоянием души, которое поэт в одном из стихотворений назвал «жестокой памятью». Подвиг народа, простого солдата раскрывается с особым драматизмом и силой личностного сопереживания, ощущения себя на месте каждого из павших.

«Стихи эти, - отмечал сам автор, - продиктованы мыслью и чувством, которые на протяжении всей войны и в послевоенные годы более всего заполняли душу. Навечное обязательство живых перед павшими за общее дело, невозможность забвенья, неизбывное чувство как бы себя в них, а их в себе, — так приблизительно можно определить эту мысль и чувство».

Эти слова сказаны Твардовским по поводу стихотворения «Я убит подо Ржевом» (1945-1946), написанного от первого лица:

Я убит подо Ржевом,

В безыменном болоте,

В пятой роте, на левом,

При жестоком налете.

Я не слышал разрыва,

Я не видел той вспышки, —

Точно в пропасть с обрыва —

И ни дна ни покрышки.

Условная форма — монолог павшего воина — избрана поэтом не случайно:

«Форма первого лица в “Я убит подо Ржевом” показалась мне наиболее соответственной идее единства живых и павших “ради жизни на земле”».

Горький и жестокий мотив воспоминания о полегших на поле брани разрешается обновленным чувством безграничной любви к жизни, за которую погиб солдат:

Завещаю в той жизни Вам счастливыми быть...

Эти мотивы развиваются далее в стихотворениях «В тот день, когда окончилась война» (1948), «Сыну погибшего воина» (1949-1951), в трагическом и жизнеутверждающем цикле «Их памяти» (1949-1951).