О сказке Конёк-горбунок Ершов (Детские народные сказки)

Послал отец Иванушку стеречь пшеницу: повадился кто-то топтать её по ночам. Послушался Иван — пошёл в дозор. О том, что за этим последовало, и о многом другом рассказал в своей сказке девятнадцатилетний поэт-студент Петербургского университета Пётр Павлович Ершов. Автор «Конька-горбунка» учился на философско-юридическом отделении не из любви к юридическим наукам. Ершова влекли к себе поэзия, история, музыка. Однажды он признался: «Я готов всем изящным любоваться до головокружения...»

Ершов был современником великого Пушкина, Жуковского. От них он услышал похвалу. Сказка была напечатана сначала в журнале, а потом — отдельной книгой. С памятного для Ершова 1834 года, когда это произошло, сказку о Коньке-горбунке узнала и полюбила вся читающая Россия.

Поэт родился в Сибири.

В детстве ему пришлось много ездить: его отец служил в беспокойной должности волостного комиссара — семья часто переезжала с места на место. Ершовы жили и в крепости святого Петра (сейчас Петропавловск), и в Омске, и на Крайнем Севере — в Берёзове, тогда место ссылок, и в Тобольске. Будущий поэт узнал быт крестьян, таёжных охотников, ямщиков, купцов, казаков, услышал рассказы о сибирской старине, от старожилов узнал сказки. Ершову, ставшему гимназистом, вновь повезло: он поселился в Тобольске у родственников матери, у купца Пилёнкова — здесь в людской бывали разные люди. От них Ершов узнал о забайкальских краях, о далёких караванных путях на юг и восток. Пришло время, и сам Ершов стал рассказчиком-сказочником.

В Петербург Ершов приехал с родителями, с братом, который тоже стал студентом. Они стали жить на городской окраине, в небольшом деревянном доме. Вечерами, улёгшись в постель, Ершов любил рассказывать домашним сказки Здесь-то впервые и услышали друзья от поэта его сказку о Коньке-горбунке. Сказка была перенята от сибирских сказочников, но не всегда легко решить, где перед нами искусство народа, а где собственное творчество Ершова.

Едут близко ли, , далёко, Едут низко ли, высоко И увидели ль кого — Я не знаю ничего. _ Скоро сказка говорится, Дело мешкотно творится.

Как тут не узнать слов из народных сказок: «Близко ли, далёко ли, низко ли, высоко ли — скоро сказка сказывается, не скоро дело делается». Или вот ещё—Конёк-горбунок трижды спрашивает у опечаленного Ивана:

«Что, Иванушка, невесел? Что головушку повесил?»

А дело в том, что царь посылает Ивана к океану, горбунок неизменно утешает своего хозяина:

«Это — службишка, не служба; Служба всё, брат, впереди!»

В народных сказках герой тоже находит утешение у своих друзей и помощников. Они тоже спрашивают у него, почему он невесел, почему голову ниже плеч повесил, и утешают теми же словами: «Это не служба — службишка, служба будет впереди». Из народных сказок Ершов взял и слова о преображении Ивана:

И такой он стал пригожий — Что ни в сказке не сказать, Ни пером не написать!

Нетрудно узнать обычную сказочную концовку и в последних стихах о свадебном пире:

Сердцу любо! Я там был, Мёд, вино и пиво пил; По усам хоть и бежало, В рот ни капли не попало.

Но поэт не только пересказал своими стихами сказки народа. Ершов украсил народный вымысел, расцветил его своей выдумкой, дополнил его. Вот Иван караулит ночью пшеницу — сидит под кустом, считает на небе звёзды:

Вдруг о полночь конь заржал... Караульщик наш привстал, Посмотрел под рукавицу И увидел кобылицу.

Мы можем проследить за всеми движениями Ивана: вот его слух поразило внезапное ржание, вот он привстал, вот приложил руку к глазам, чтобы лучше рассмотреть что-то там вдали, — и увидел кобылицу. Ершов даёт волю своей фантазии:

Кобылица та была Вся, как зимний снег, бела, Грива в землю, золотая, В мелки кольцы завитая.

В сказках народа много чудесного, но можно поручиться, что точно такого описания в них не найти.

«Конёк-горбунок» захватывает нас вымыслом. Чего только не узнаём мы и где только не перебываем вместе с Иваном и его горбунком! В сказочной столице — на торгу, в конном ряду, в царской конюшне, у океана-моря, в диковинных краях, где водятся жар-птицы, на морском берегу, у самой кромки прибоя, откуда открывается пустынный простор и видно, как гуляет «одинёшенек» белый вал. Вот Иван доскакал на горбунке до поляны:

Что за поле! зелень тут Словно камень-изумруд; Ветерок над нею веет, Так вот искорки и сеет; А по зелени цветы Несказанной красоты.

Вдали возвышается гора, «вся из чистого сребра» — ослепительный блеск разлит вокруг. Перед нашим мысленным взором открывается красота волшебного мира.

Ершов без боязни сочетает волшебный вымысел с шуткой. Поперёк океана неподвижно лежит кит — чудо-юдо. Сметливые крестьяне поселились на нем:

Мужички на губе пашут, Между глаз мальчишки пляшут, А в дубраве, меж усов, Ищут девушки грибов.

Поэт весело смеётся над давними фантастическими росск^нями о том, что земля держится на китах.

Шутливость никогда не оставляет Ершова. Она постоянно сопровождает самые восторженные его описания. Ивану не показалось прекрасной даже царевна: увидав её, он разочарован — она кажется ему бледной, тонкой:

«А ножонка-то, ножонка! Тьфу ты! словно у цыплёнка! Пусть полюбится кому, Я и даром не возьму».

Самая женитьба Ивана на девице, когда он переродился в красавца и стал царём, обращена Ершовым в шутку:

«Здравствуй, царь наш со царицей! С распрекрасной Царь-девицей!»

Если подумать, то станет ясным, что эта шутка не случайна: в том, над чем смеётся поэт, состоит существо сказочной истории.

Пересказывая народные сказки, Ершов сохранял их острый социальный смысл. Симпатии автора всецело на стороне гонимого и презираемого Ивана. Иван слыл дурачком уже в родной семье; он и вправду кажется дурачком; лежит на печи и распевает во всю мочь: «Распрекрасные вы очи!» Но вот вопрос: а чем его лучше старшие братья?.. Они не горланят песен, не лезут на печь в лаптях и малахае, не стучат в двери так, что «чуть кровля не валится», но иных достоинств у них нет. Напротив, в них много плохого: никто из них не верен слову, они обманывают отца, нечисты на руку. Братья никогда не упускают из виду своей выгоды. Ради неё они готовы на всё — были бы рады погубить Ивана. Тёмной ночью они посылают его в поле за огоньком в надежде, что он не вернётся обратно.

Сам же думает Данило: «Чтоб тебя там задавило!» А Гаврило говорит: «Кто-петь знаеШ! что горит! Коль станичники придали, — Поминай его, как звали!»

Но всё происходит наперекор желаниям братьев. Ершов делает Ивана удачливым. Почему? Потому что Иван никому не желает зла. Его «глупый ум» в том, что он не крадёт, не обманывает, верен слову. Он не строит козней против ближних. Всякий раз, сделав доброе дело, Иван беззаботно поёт: поёт, возвращаясь из дозора, «Ходил молодец на Пресню»; поёт по дороге в балаган, где у него стоят кони. И уж настоящее веселье, общая пляска произошла в столице, когда Иван был взят на службу к царю. Весёлый, добрый и простодушный Иван потому и нравится нам, что не похож на тех, кто считает себя «умным».

Презираемый и обманываемый братьями, Иван стал жить при царском дворе. Иван сам удивлён перемене в своей судьбе. По его словам, он «из огорода» стал «царский воевода». Невероятность такого изменения в судьбе Ивана высмеяна самим поэтом, но без такого хода действия не было бы и сказки.

Иван и на царской службе остался прежним: он выговорил себе право вдоволь спать («А не то я был таков»). Ершов часто говорит о том, что Иван спит так крепко, что его едва могут добудиться. Иван чуть не погубил себя, заснув у шатра девицы под её пение и игру на гуслях. Недовольный горбунок толкнул его копытом и сказал:

«Спи, любезный, до звезды! Высыпай себе беды!»

Иван и хотел бы остаться беззаботным, да на царской службе беззаботным быть нельзя. Иван должен стать иным. Он учится этому. Чтобы не уснуть, не упустить ещё раз Царь-девицу, Иван набрал острых камней и гвоздей: «Для того, чтоб уколоться, если вновь ему вздремнётся». Верный конёк учит своего хозяина: «Гей, хозяин! полно спать! Время дело исправлять!» Конёк — воплощение чудесной сказочной силы, которая приходит на помощь Ивану. Эта сила действует против царедворцев и самого царя.

Беды, в которые попадает Иван, грозны. Царь узнал из доноса спальника, что Иван скрывает перо Жар-птицы. Царь в гневе. Он добивается у Ивана признания: «Отвечай же! запорю!» Царское желание иметь перо Жар-птицы — одна прихоть и вздор. Царь смешон: получив перо, он забавляется им, как дитя игрушкой: «гладил бороду, смеялся и скусил пера конец». Приказывая поймать Жар-птицу, царь грозит в случае неповиновения посадить Ивана на кол:

«Я, помилуй бог, сердит! И с сердцов иной порою Чуб сниму и с головою».

Иван для царя «холоп» и не должен перечить ни словам, ни желаниям. Таков и приказ искупаться в кипятке:

«Если ты в рассвет зари Не исполнишь повеленье, — Я отдам тебя в мученье, Прикажу тебя пытать, По кусочкам разрывать».

Неблагодарность царя, которому Иван оказал столько услуг, доносы, лицемерие придворных, их ловкая клевета — вот что причиняло несчастья даже таким нетребовательным, незлобивым людям, каков Иванушка.

Ершов противопоставил этому вполне реальному злу сказочную силу Конька-горбунка. Поэт мечтал о том, как будут побеждены царь и придворные. Иван искупался в кипятке и остался жив. Это чудо сотворил горбунок. Чудеса случаются только с теми, кто признан в сказке достойным лучшей участи. Ершов вознаградил добро за страдания и наказал порок.

Сказочный Конёк-горбунок, как всякая хорошая выдумка, заключает в себе серьёзную мысль: силу царя и его придворных может сокрушить сила верного товарищества. Ершов опоэтизировал это чувство. Даря Ивану коньков, кобылица сказала:

«Двух коней, коль хошь, продай, Но конька не отдавай Ни за пояс, ни за шапку, Ни за чёрную, слышь, бабку. На земле и под землёй Он товарищ будет твой...»

Ершов сам раскрыл внутренний смысл сказочной выдумки: товарищество способно творить чудеса. И в жизни со студенческих лет Ершов верил в силу верной дружбы. В университете он встретил Константина Тимковского. Они подружились. Оба мечтали о полезной деятельности на благо России: им казалось, что они могут преобразить жизнь в Сибири, сделать край каторги и ссылки цветущим, а народы, его населявшие, просвещёнными. Друзья поклялись быть верными этому стремлению и даже обменялись кольцами. На внутренней стороне колец были выгравированы первые буквы латинских слов Mors et Vita, что значило: «Смерть и Жизнь». Друзья поклялись всю жизнь до самой смерти оставаться верными общему гражданскому долгу. Всей своей деятельностью после окончания университета Ершов — учитель русской словесности в Тобольской гимназии, а потом инспектор, директор её, а спустя время управляющий дирекцией училищ всей обширной Тобольской губернии, подтвердил верность своей клятве. Верен был юношеским стремлениям и Тимковский. Он стал участником тайного революционного общества и, арестованный, был выведен в 1849 году на Семёновский плац — ждал казни. Царь в последнюю минуту заменил её каторгой. По-разному сложилась жизнь друзей, но путь каждого имел началом клятву на верность России, скреплённую чувством товарищества. Это чувство и было воспето Ершовым в сказке.

Горбунок делит все радости и печали Ивана. Когда настало время самого сурового испытания — прыгать в кипящий котёл, горбунок сказал, что теперь понадобится вся его дружба:

«И скорее сам я сгину, Чем тебя, Иван, покину».

Это-то и придало Ивану решимость:

На конька Иван взглянул И в котёл тотчас нырнул...

Трепетную и горячую веру в победу дружбы над силами зла Ершов выражает и в любовном изображении отношений Ивана и его верного конька. Горбунок всегда рад Ивану, поэт говорит, что он вертится у ног Ивана, хлопает от радости ушами, приплясывает.

Настоящая сказка всегда близка к правде. Поэт сохранил множество примет народной жизни. Собираясь в дозор, братья берут с собой вилы, топор — те орудия труда, которые крестьянин и мог превратить в оружие. Пойманную кобылу Иван загнал в пастушеский балаган — временный загон под навесом. Собираясь в дорогу, Иван берёт с собой три луковки, кладёт за пазуху хлеб, а небогатую поклажу сложил в мешок. Сказочная столица очень похожа на российский губернский или даже уездный город. Городничий с отрядом усачей прочищает дорогу в толпе, рассыпая удары налево и направо: «Эй! вы, черти босоноги! Прочь с дороги! прочь.с дороги!» Народ снимает шапки. Торговые гости — купцы в сговоре с надсмотрщиками, обманывают и обсчитывают покупателей. На торгу идёт не только денежная торговля, но и обмен натурой. Кричат глашатаи. Царь ездит в сопровождении стрельцов. Такие описания очень красят сказку и придают достоверность выдумке.

Красят сказку и упоминания о времени, хотя и краткие, но выразительные— говорится об утреннем свете, дневном блеске неба, вечернем сумраке и ночной темноте: «Только начало зориться», «Ясный полдень наступает», «Вот как стало лишь смеркаться», «Стало на небе темнеть», «Запад тихо догорал», «Ночь холодная настала», «Ночь настала, месяц всходит». Яркая картина набросана стихами:

Время к вечеру клонилось; Вот уж солнышко спустилось; Тихим пламенем горя, Развернулася заря.

Ершов усвоил из речи народа множество слов и выражений, вроде «зориться», «о полночь» и подобных им.

Бытовая речь придала сказке особенные художественные свойства. Старый крестьянин только и мог так говорить: «Послушай, побегай в дозор, Ванюша», а сам Иван — так:

«Эхе-хе так вот какой Наш воришко!.. Но постой, Я шутить ведь не умею Разом сяду те на шею. Вишь, какая саранча!»

Попав на небо, Иван размышляет:

«Эко диво! эко диво! Наше царство хоть красиво... А как с небом-то сравнится, Так под стельку не годится, Что земля-то!., ведь она И черна-то и грязна; Здесь земля-то голубая, А уж светлая какая!.. Посмотри-ка, горбунок, Видишь, вон где, на восток, Словно светится зарница... Чай, небесная светлица... Что-то больно высока!»

В этой речи и восторг, и размышление, и удивление, и сравнение, и предположение, и ирония. Это живая народная речь с остановками, неожиданными поворотами в течении. В неё вошли и просторечные слова: «эко», «чай», «больно», и их нельзя заменить никакими другими— вместо «Эко диво!» сказать «Вот диво!» или «Какое диво!», вместо «чай» — «наверное», «вероятно», а вместо «больно высока» — «очень высока». Заменить слова означало бы утратить народный оттенок в сказочной речи.

Ершов блистательно владел стихом. Как у всякого настоящего поэта, у Ершова стих был сильным поэтическим средством. Вот только один пример: на обратном пути из небесного царства

Иван достиг океана —

Вот конёк бежит по кйту,

По костям стучит копытом.

Стихотворная речь чётко выделяет ударные и неударные слоги (ударные отмечены знакомка неударные—(^), ритм сам по себе становится изображением стука копыт. Но вот.бег конька сменяется прыжком, и ритм становится другим:

Понатужился — й вмиг На далёкий берёг прыг.

Здесь иное чередование ударных и неударных слогов — ведь конёк прыгнул. Рассказывают, что Пушкина восхитило мастерство Ершова. Молодой поэт учился у великого мастера. Считают, что начало сказки— четыре стиха «За горами, за долами...» — правил Пушкин. Неслучайно стихи:

«Путь-дорога, господа! Вы откуда и куда?» —

навеяны «Сказкой о царе Салтане», где есть строчки:

«Ой вы, гости-господа, Долго ль ездили, куда?»

А стих Ершова «Пушки с крепости палят» сочинён по образцу пушкинского: «Пушки с пристани палят».

Сказка Ершова — прекрасное и высокое произведение искусства. Поэт почувствовал и передал очарование народных сказок, а главное, разделил народные понятия и представления.

Как и простые люди, Ершов мечтал о победе сил добра и справедливости над силами зла и насилия. Именно это сделало сказку о Коньке-горбунке всенародно признанным произведением.

Ершов пламенно любил Россию и, как свидетельствуют его современники, от «беспощадных нападок на нашего простолюдина решительно отворачивался как от невежества».

Умер поэт в августе 1869 года. При жизни Ершова сказка была издана семь раз и много раз после кончины автора. Пушкин мечтал издать сказку с картинками и чтобы она стоила дёшево. Такое издание осуществлено в наше время. Скачет и скачет горбунок в сказке Ершова от одного поколения людей к другому, и весёлый стук его копыт прозвучит ещё для многих читателей.

В. Аникин