|
Вы здесь: Критика24.ру › Лесков Н С
Сказка о русском народе Левша (Лесков Н С)Все творчество Николая Семеновича Лескова посвящено утверждению и защите национального своеобразия русского народа, критике чуждых России форм социального строя. Лесков одобрял далеко не все качества русской национальной жизни второй половины XIX века. Он отвергал невежество народа, его материальную и духовную нищету, считая их следствием социального угнетения. Все наносное, искажающее подлинную русскую душу и русскую народную жизнь, подвергается им резкому, презрительному осмеянию. Поэтому во всех произведениях Лескова людям, лишенным национально-русских черт или теряющим их, противостоит коллективный тип русского человека, несокрушимого в своей борьбе за свободу личности, за свое национальное достоинство. Народный тип у Лескова, в сущности, лишен узконациональных черт. Лесков был убежден, что русскому народу органически чуждо как следование законам развития капиталистической Европы, так и культивирование собственного невежества — «загона» (по выражению Лескова) . Герои-праведники в произведениях Лескова характерны не только тем, что они русские люди, но прежде всего тем, что они люди в подлинном смысле этого слова: добрые, бескорыстные, отдающие себя на службу обществу, умеющие и сострадать и бороться со злом. Все эти качества, определяющие, по мнению Лескова, русский национальный характер, были, конечно, основой положительного характера и других наций. Об этом свидетельствует, например, образ эскимоса в повести Лескова «На краю света». Праведники у Лескова—душа народа, его совесть, рыцари добра и справедливости. Они — явление распространенное. Лесков, по словам М. Горького, «прекрасно чувствовал то неуловимое, что называется «душою народа»... В каждом рассказе Лескова вы чувствуете, что его основная дума — не о судьбе лица, а о судьбе России». Именно поэтому Лесков обращался в своем творчестве к изображению всех сословий страны, «пронзил всю Русь», как метко сказал о нем один из героев Горького. До создания «Сказа о тульском косом левше и о стальной блохе» Лесков написал уже несколько рассказов о праведниках России, людях высокого самоотвержения. Это был и бывший крепостной конюх Иван Флягин («Очарованный странник»), и бывший солдат Голован («Несмертельный Голован»), и сельский квартальный Александр Рыжов («Однодум»), и некоторые другие. Тульский рабочий Левша — важное дополнение этих персонажей. Он человек созидательного труда, олицетворение народного таланта, высокого мастерства. Образ Левши, включая в себя все черты, свойственные лесковским праведникам, имеет еще одну — главную: он носитель всемирной славы России. Именно поэтому Левша действует в сказе в основном не среди земляков, как все остальные праведники, а и за рубежом родины. Сюжет сказа о Левше был взят из народных преданий и пословиц, прославляющих мастерство и сметливость русского народа. Использовал Лесков, видимо, и народные рассказы («анекдоты») периода Отечественной войны 1812 года. В этих «анекдотах» много места уделяется изображению подвигов казаков из Донского войска генерала Платова. И сам Платов показан как подлинно народный герой, предводитель храбрых и бескорыстных русских патриотов. Таков Платов и в сказе «Левша». Но особенно интересна в сборнике «анекдотов» новелла «Казак в Лондоне». Ее герой казак Земленухин во многом похож на Левшу, а история его пребывания в Лондоне напоминает историю посещения Лондона Левшой. Как известно, Левша весьма понравился лондонцам, которые уговаривали его остаться в Англии, жениться на англичанке, сулили обеспеченную жизнь. На все это Левша отвечал решительным отказом: «Мы к своей родине привержены... Я желаю скорее в родное место, потому что иначе я могу род помешательства достать». Казак Земленухин тоже не соблазнился обеспеченной чужеземной жизнью, хотя его там славили, водили по театрам, по званым обедам и даже в его честь устроили заседание английского парламента. «Если бы казак был молод, то его непременно убедили бы жениться в Лондоне, чего желали все англичане, но старость его заставила отказаться от такового предложения. После чего англичане просили его остаться у них, обещая ему богатую землю, но он и от этого отказался, сказав, что «покойную хижину Тихого Дона не променяет ни на какие сокровища». Судьба казака Земленухина оказалась счастливее судьбы Левши. «Платов представил его императору всероссийскому... произвел по высочайшему соизволению в урядники, уволил на Дон по слабости здоровья», в то время как Левшу дома погубили. По своему замыслу сказ «Левша» близок к повести Лескова «Железная воля», хотя в повести действует тупой пруссак, а в сказе — хитрые и весьма умные англичане. И в пруссаке Пекторалисе и в англичанах много общих черт: шовинизм, презрительное отношение к России как к темной, невежественной стране, населенной глупым народом, стремление подчинить этот народ, оторвать от родной почвы и родных обычаев. В «Железной воле» сатира беспощаднее, потому что герой повести производит духовные и материальные «захваты» уже внутри России. Образ талантливого мастерового Левши не был понят современной Лескову критикой. Прогрессивная критика (журналы «Отечественные записки», «Дело») усмотрела в сказе шовинистические, славянофильские настроения. Сыграло роль и то обстоятельство, что сказ был напечатан в славянофильской газете «Русь». Лесков, по мнению рецензента «Отечественных записок», «парит высоко, высоко над Европой, превознося русские таланты и верноподданность». Реакционная газета «Новое время», наоборот, демагогически «вступилась» за русский народ, которого якобы принижал автор «Левши». «Гениальный Левша (читай: русский народ) преображается в забитого, безличного, чувствующего свое ничтожество рабочего, который безропотно идет своей серенькой неприглядной полоской, не зная, куда его бросит горькая доля... Не слишком ли уж отзывается пессимизмом такой вывод?» Лескову пришлось ответить на критику и разъяснить подлинный замысел сказа о Левше, Прежде всего Лесков с негодованием отверг обвинения как в славянофильском любовании народом, так и в принижении его. «Ни того, ни другого не было в моих намерениях, и я даже недоумеваю, из чего могли быть выведены такие крайние противоречивые заключения?» — писал он. Лесков соглашается только с тем, что Левша — это символ русского народа. «Рецензент «Нового времени» замечает, что в Левше я имел мысль вывести не одного человека, а что там, где стоит «Левша», надо читать «русский народ». Я не стану оспаривать, что обобщающая мысль действительно не чужда моему вымыслу». Да и ранее рецензента в предисловии к «Левше» Лесков уже характеризовал Левшу как носителя народной гениальности, как «олицетворенный народною фантазией миф», основывающийся на живой действительности. Разъясняя затем суть сказа в статье «О русском левше (литературное объяснение)», Лесков вновь повторяет, что его герой — «выразитель русского народа». А если это так, то укрупняется наше представление о всех событиях, происходящих в сказе. В сказе «Левша» русскому человеку-творцу, неразрывно связанному с родной землей, противостоит не только машинная, механическая культура Европы, но и космополит царь России и его свита. Весь образ мыслей царя состоит в полном противоречии с образом мыслей патриота России генерала Платова, который тщетно пытался доказать царю, что «русские все могут сделать, но только им полезного ученья нет». Косой Левша в сказе не имеет имени, и даже прозвище его пишется с маленькой буквы. Он — символ русского народа. Безымянный мастер и его товарищи «взялись поддержать Платова и с ним всю Россию», чтобы доказать ее непревзойденную самобытность и талантливость. Невзрачный тульский мастеровой свободно, с чувством собственного достоинства, беседует и с царем, и с учеными англичанами. Ему помогает вера в силу своей родины, глубокая убежденность в мудрости устоев народной жизни России: «наша русская вера — самая правильная, и как верили наши правотцы, так же точно должны верить и потомцы». Платов — носитель воинской доблести России, Левша — носитель ее трудовой доблести. На них держится страна. Они ее полномочные представители, а не цари и их свита. Характеры Платова и Левши очень схожи, несмотря на разницу в их общественном положении. Оба Они добрые, честные, самоотверженные люди, живущие не для себя, а для родины. «Мужественный старик» Платов не нажил богатства, он «простые чувства имеет». Не нажил он и уважения от царского двора, уйдя в отставку. Как и Левша, Платов — человек широкой русской души, он демократичен и неподкупен. Царский двор ему, как и Левше, видится ордой злых, кривляющихся обезьян, дерущихся за власть и почести. Все фальшиво в этом мире: дела, улыбки, слова. Заметив волнение Платова по поводу того, как выполнили туляки его наказ, «царедворцы... все от него отворачиваются, думают: попался Платов и сейчас его из дворца вон погонят, — потому они его терпеть не могли за храбрость». Будучи убежденным, что «мы, русские, со своим значением никуда не годимся», царь и его брат, «при восходе» которого на царство «было смятение» (т. е. восстание декабристов), отдали власть в правительстве многим иностранцам. Министры — графы Кисельвроде (Нессельроде), Клейнмихель и другие, конечно, не могли быть патриотами России, защитниками русского народа. Даже и русский военный министр граф Чернышев ведет себя как наглый предатель. Когда после поражения России в Крымской войне врач Мартын-Сольский напоминает ему о предсмертной просьбе Левши не чистить ружья кирпичом, Чернышев кричит: «Пошел к черту, плезирная трубка, не в свое дело не мешайся, а не то отопрусь, что никогда от тебя об этом не слыхал, — тебе же и достанется». Мартын-Сольский подумал: «И вправду отопрется», — так и молчал». Правящая верхушка царской России показана Лесковым как сила, глубоко чуждая народу. Она защищает строй, при котором трудящемуся талантливому человеку нет жизни. Его грабят, бьют, над ним издеваются зверски, даже когда он в беспомощном состоянии. Вся эта группа персонажей нарисована в тонах сатирической иронии и в сказочно-лубочном стиле. И царь и придворные как будто сошли с народных картинок тех лет. Сам жанр сказа предполагал тип сказителя, близкого к народу, стилизацию формы и языка под народные, осмысление события в народном духе. Лесков подчеркивает в их облике главное, определяющее с точки зрения человека из народа: внешнюю помпезность, глуповатость, злое ехидство, фальшь. Именно эти черты бросаются в глаза Платову и Левше. Смешон и глуповат царь Александр, без конца ахающий при виде заморских новинок и платящий за ненужную пляшущую «нимфозорию» миллион рублей серебряными пятачками. Но его упорное неуважение к родному народу и преклонение перед всем иностранным уже не смешно, а оскорбительно для русских людей. Комичны напыщенные, самовлюбленные англичане, живущие возле «Твердиземного моря», одетые «в тужурные жилеты» и обутые «в толстые щиглеты с железными набалдашниками». Неестественно и тоскливо их веселье: «Придет праздник, соберутся по парочке, возьмут в руки по палочке и идут гулять чинно-благородно». Они основательные, но внутренне бескрылые люди, рабы и поклонники «практических приспособлений механической науки». Металлическую блоху они сделали, чтобы удивить мир, и были уверены, что никто их превзойти не сможет. В целом, конечно, изображение «добропорядочных» англичан ведется Лесковым в тонах добродушного веселого юмора. Это люди честные, трудолюбивые, искренне желающие добра Левше. И Лесков, в противоположность славянофилам, никак не был против технических новшеств, которые считал залогом прогресса человечества. Лесков на примере трудового подвига Левши и его товарищей с горечью показывает, что правительство России не может и не хочет направить великую созидательную силу русского народа на преобразование отсталой страны. Силы гениальных людей тратились на пустяки, хотя и потрясающие по своему искусству. Об этом прямо сказали Левше и англичане, когда он заявил им, что арифметики не знает, а всю науку русские люди проходят «по Псалтирю да по Полусоннику». «Это жалко, лучше бы, если бы вы из арифметики по крайности хоть четыре правила сложения знали... Тогда бы вы могли сообразить, что в каждой машине расчет силы есть, а то вот хоша вы очень в руках искусны, а не сообразили, что такая малая машинка, как в нимфозории, на самую аккуратную точность рассчитана и ее подковок несть не может. Через это теперь нимфозория и не прыгает и дансе не танцует». Конец сказа «Левша» Лесков считал особенно сильным в идейном и художественном отношении. «Мне кажется, что лучшая часть все-таки в конце — Левша в Англии и его трагическая кончина», — писал он И. С. Аксакову. Именно в этих сценах, рисующих победу русского таланта и его последующую гибель на родине, и заключен основной идейный смысл сказа. Здесь особенно сильно звучит призыв к коренному изменению судьбы русского народа. Облик сказителя в сказе «Левша», его речь сливаются с обликом и речью главного героя сказа. Оригинальность восприятия жизни, чуждой сказителю и герою, комическое и сатирическое переосмысление многих ее понятий, языка и создает особый стиль сказа о Левше. Сравнивая впоследствии стиль своей легенды «Скоморох Памфалои» и стиль «Левши», Лесков писал: «Этот язык, как язык «Стальной блохи», дается не легко, а очень трудно, и одна любовь к делу может побудить человека взяться за такую мозаическую работу. Но этот-то самый «своеобразный язык» ставили мне в вину и таки заставили меня его немножко портить и обесцвечивать». Признавая наличие в языке «Левши» элементов стилизации, Лесков тем не менее считал этот язык по-настоящему народным, пронизанным подлинно национальным юмором. Поэтому он предупреждал переводчика на немецкий язык о трудностях передачи чисто русского смысла комических словообразований в «Левше». «С «Левшой» и «блохой» трудно будет Вам справиться. Тут знания немецкого просторечия недостаточно. Что Вы сделаете с созвучиями и игрой слов: «клеветой» вместо «фельетон», «спираль» вместо «спертый воздух», «досадительная укушетка» и т. п. Конечно, что-нибудь выйдет, но общего тона такой вещи передать на ином языке нельзя». И это справедливо: сказ о Левше насквозь русский и по языку, и по мироощущению, и по манере мышления. Лесков использует в нем приемы сказочного повествования: зачины, построения диалога, концовки: «Государь говорит: «Что тебе, мужественный старик, от меня надобно?» А Платов отвечает: «Мне, ваше величество, ничего для себя не надо...» Или: «А ты, если твоя милость, как и государь наш, имеешь к нам доверие, поезжай себе на тихий Дон, а нам эту блошку оставь, как она есть... Гуляй себе по Дону и заживляй раны, которые принял за отечество, а когда назад будешь через Тулу ехать, — остановись и спосылай за нами: мы к той поре, бог даст, что-нибудь придумаем». Но описание рассказчиком обстановки, в которой происходят события, и содержание диалогов персонажей в сущности лишены всякого сказочного элемента. Речь персонажей из народа типична для бывалого мастерового человека или крестьянина. Она ясная, точная, певучая: «Напрасно так нас обижаете, — мы от вас, как государева посла, все обиды должны стерпеть, но только за то, что вы в нас усумнились и подумали, будто мы даже государево имя обмануть сходственны, — мы вам секрета нашей работы теперь не скажем, а извольте к государю отвезти — он увидит, каковы у него люди и есть ли ему за нас постыждение». Слова «сходственны», «постыждение», как и слово «тугамент» вместо «документ», взяты из народной речи. Словотворчество начинается там, где рассказчик или герой сталкиваются с нерусскими названиями или явлениями, чуждыми, непонятными малограмотному мастеровому или крестьянину. Как правило, это словотворчество прекрасно гармонирует с общим строем мысли и речи повествования. Оно основано на глубоком знании народного языка и идет в этом же направлении, что и другие образные народные выражения, вроде «умом виляет», «щипаная голова», «неописанный подъезд», «по дороге ноги рассыпали», «глаз пристрелявши», «правотцы», «потомцы» и т. п. Вполне естественно и закономерно, что крестьянин, рассказывая о вещах ему незнакомых и чужеземных, искажает их названия согласно своему представлению о них. Представление это строится и на звуковом произношении, но, искажая слова по созвучию, рассказчик одновременно вкладывает в них юмористический смысл в духе народного понимания: Апполон Бельведерский — Аболон полведерский, бюсты — бюстры, балдахин — валдахин, пирамида — керамида, кушетка — укушетка, багровый — бугровый, инфузории — нимфозории, вестовые — свистовые, таблица— долбица. Иногда это даже не столько искажение, сколько уточнение смысла слова, так сказать, перевод с иностранного: буреметр (барометр), мелкоскоп (микроскоп), непромокабли (галоши), ветряная нахлобучка (капюшон). Как и во всякой народной сказке, повествование в сказе «Левша» идет в одном стиле: и царь, и генерал Платов, и Левша употребляют простонародные обороты речи: «Государь спросил: «Где же ваш мелкоскоп, с которым вы могли произвести это удивление?» А Левша ответил: «Мы люди бедные и по бедности своей мелкоскопа не имеем, а у нас так глаз пристрелявши». Автор характеризует стиль сказа «Левша» как «баснословный», то есть сказочный, басенный, а характер героя считает «эпическим». Но Левша встает перед читателями как живой человек, а не условный сказочный герой. И впечатление это создается во многом благодаря народному разговорному языку, данному во всей его бытовой достоверности, благодаря умению сказителя раскрыть психологию персонажа через диалог. И события и речь персонажей сказа лишены фантастики. Все воспринимается как вполне реальное и правдоподобное. И этому восприятию не только не мешает причудливый язык сказа, но даже помогает— настолько он оживляет, делает незабываемыми нарисованные типы людей. Замысел «Левши»- по признанию Лескова, возник из поговорки: «Англичанин сделал блоху из стали, а русский ее подковал». Богато использованы русские пословицы и поговорки в языке сказа: «Обезья-на-сапажу — плисовая тальма», «Небо тучится, брюхо пучится, — скука большая, а дорога длинная», «У него хоть шуба овечкина, да душа человечкина» и т. п. Лесков неоднократно выступал в печати со статьями, раскрывающими тот огромный вред, который приносило русскому языку введение в него массы чужеродных, неблагозвучных, непонятных народу иностранных слов. «Новые слова иностранного происхождения вводятся в русскую речь беспрестанно и часто совсем без надобности. Надо беречь наш богатый и прекрасный язык от порчи», — писал он еще в 1878 году. Л. Толстой называл Лескова «писателем будущего», вкладывая в это определение, видимо, мысль о том, что грядущие поколения поймут, как много сделал Лесков для познания характера русского человека. Пророчество Л. Толстого оправдалось. В наши дни Лесков стал ближе родному народу, чем был при жизни. Недавно отмеченное нашей страной и за рубежом 150-летие со дня рождения Лескова свидетельствует о все возрастающей славе Лескова-писателя. М. С. Горячкина Источники:
Обновлено: Опубликовал(а): Nikotin Внимание! Спасибо за внимание.
|
|
