Литературная история романа Добыча (Золя Эмиль)

Подготовительные рукописные материалы к роману «Добыча» не отличаются характерной для Золя организованностью. В первые годы работы над серией «Ругон-Маккары» («Добыча» — второй роман серии) он еще не прибегал к установленной им стандартной классификации своих рукописных материалов, которая позволила писателю вести методично громадную литературную работу в течение тридцати лет. Разнообразные материалы к роману естественно группируются вокруг нескольких сюжетных тем.

Рукописные «Первые детали» относятся к категории общих идеологических «набросков» Золя, в которых он высказывает свои суждения о замысле романа. На основании их можно судить об эволюции фабулы. Первоначально образ Саккара представлялся Золя драматическим: «Все обрушивается на Саккара свет смеется ему в лицо», — писал Золя. Но затем морализаторские мотивы романа были заменены резко критической общей его направленностью: «Нужно, чтобы восторжествовали подлецы.

Это в природе вещей».

В процессе работы писателем были исключены некоторые мелодраматические эпизоды вроде сцены с Саккаром, который взламывает дверь в комнату Рене и, держа пистолет в руке, оказывается лицом к лицу с собственным сыном. Ординарная развязка романа: «Бланш (Рене) убегает с любовником» уступила место замыслу «написать новую Федру». Трагедия, однако, потребовала бы претворения в действие того душевного конфликта, который определен Золя словами: «В Бланш пробуждается голос крови и возвращает ее к буржуазной честности; она бросает в лицо отцу и сыну всю грязь, в которую лопала. Это они сделали ее тем, чем она стала». Момент этот не разработан в романе в достаточной мере и в фабуле не отражен. Учитывая характер изображенной им среды, Золя стремился не создавать трагического конфликта. Развитие драмы Золя отнес к другим романам серии «Ругон-Маккары».— к роману «Деньги», поскольку это касалось Саккара, и к роману. «Разгром», поскольку это относилось ко Второй империи в целом.

Рукописные характеристики главных «персонажей» разработаны у Золя мало сравнительно с обычной для него дальнейшем заботой, чтобы каждое из действующих лиц было предварительно охарактеризовано в черновых материалах к роману. Однако встречаются попутные характеристики действующих лиц романа в других частях рукописных материалов к «Добыче». Это свидетельствует о внимании Золя к лсихологической стороне сюжета.

В особую группу рукописных материалов входит все, что связано с переустройством Парижа при Наполеоне III. Финансовая, деловая сторона сюжета «Добычи» потребовала от Золя больших изысканий. Кроме чтения книжных источников, вроде «Картин нового Парижа» Ферри и Ластейри, Золя изучил архивы Ратуши, относившиеся к строительству Парижа, судебные акты, а также ряд документов, характеризующих деятельность барона Гаусмана, — петиции, меморандумы и, наконец, памфлет Жюля Ферри «Фантастические счета Гаусмана».

Много внимания уделил Золя собиранию сведений о светской жизни. Лишенный возможности, наблюдать ее непосредственно в ту пору, когда он еще не пользовался известностью и бедствовал (ему легко было это сделать, например, в отношении парижских ремесленников для «Западни»), Золя черпал нужные ему сведения из самых разнообразных 'Источников и в обработке их проявил несомненную творческую интуицию. Он не оставлял без внимания даже незначительные газетные заметки о дамских туалетах или судебные отчеты, в которых приводились необычайные счета модных портных (таков источник деталей со счетом Вормса). В рукописях Золя имеется большое количество заметок, касающихся распорядка светской жизни; изучению подвергались в равной мере архитектура особняков той эпохи, их меблировка, современные моды, разнообразная флора оранжерей и т. п. В романе заметно известное увлечение Золя каталогизаторством, манера хроникера.

* * *

Работу над романом «Добыча», прерванную во время событий 1870—1871 годов, франко-прусской войны и Коммуны, Золя возобновил после своего возвращения в Париж в трагические для коммунаров: дни. В сентябре 1871 года роман начинает печататься фельетонами в либерально-буржуазной газете «Колокол», основанной Ульбахом (Ферра-гюсом) в 1868 году; первоначально это был еженедельный политический памфлет, направленный против Второй империи. Печатание романа в газете (с 28 сентября по 1 ноября 1871 г.) сопровождалось нападками критики и читателей, Протестовавших против многозначительного названия романа и эротических описаний. Золя, предупрежденный прокурором, вынужден был и в интересах газеты, и «чтобы спасти книгу», обратиться к редакции «Колокола» с просьбой прекратить печатание романа.

Письмо Золя к редактору газеты Л. Ульбаху, который не разделял эстетических теорий Золя и его художественного метода но ценил оппозиционный, антибонапартистский характер романа, представляет значительный интерес. В этом письме вскрывается боязнь разоблачений, опасения правящей буржуазии, бонапартистские настроения которой были еще сильны, так как замена императорского режима республиканским оказалась лишь формальной. Золя неоднократно подвергался цензурным преследованиям со стороны буржуазной власти. Борьбу с эротическими; мотивами романа официальные органы, по существу, использовали для защиты буржуазных отношений, усиленно пытаясь доказать исключительность, нетипичность картин быта и нравов, нарисованных Золя, который якобы изображал лишь задворки буржуазного общества.

В письме к Ульбаху Золя подчеркивал также, что «Добыча» — не обособленное произведение, а часть обширного целого. «Первый эпизод, «Карьера Ругонов», только что вышедшая отдельным изданием, — писал Золя, — повествует о государственном перевороте, этом грубом насилии над Францией. Другие эпизоды будут картинами «нравов различных слоев общества; они изобразят политику этого царствования, его финансы, суды, казармы и церкви, — эти учреждения общественного развращения... В течение трех лет я собирал документы. В них преобладали, да и постоянно перед глазами у меня были грязные деяния, происшествия просто невероятные по своему бесстыдству и безумию, — кража денег, продажа женщин. Мотив золота и тела, мотив непрерывного потока миллионов неумолчно и так громко звучал в моих ушах, что я решил воспроизвести его. Тогда я написал «Добычу». Неужели я должен был молчать и оставить в тени этот взрыв разврата, заливающего Вторую империю подозрительным светом притона? История, которую я хочу написать, от этого сделалась бы непонятной». Золя отрицал обвинение в том, что он «сгустил краски»; наоборот, он указывал, что «не посмел сказать всей правды». Золя настаивал, что он «историк, а не искатель сальностей», и рассматривал свой роман, как «сатиру на Империю», а не как «собрание двусмысленных приключений для услаждения старичков и пресыщенных женщин».

Неудачи издателя Золя Лакруа, разорившегося ко времени выхода в свет первого отдельного издания «Добычи», не благоприятствовали распространению на книжном рынке нового романа. Он вызвал лишь незначительные отклики критики, хотя в самом романе была известная доля политической сенсации, так как автор касался высших сфер недавно свергнутой Империи, сторонники которой не были окончательно разгромлены, а притаились в ожидании реванша. При Наполеоне III Золя, несомненно, подвергся бы судебному преследованию по политическим соображениям. Буржуазная республика в первые годы своего существования обходила Золя молчанием. Этой официальной тактики придерживались и академические литературные круги. Либеральная республиканская пресса следовала романтической традиции; ее кумиром был Гюго, автор политической лирики «Возмездий» и «Страшного года» с мотивами патриотическими и умеренно-республиканским и. Республиканские идеи и антибонапартизм Золя, написавшего «Карьеру Ругонов» и «Добычу», не получили в то время должной оценки.

* * *

Среди более или менее положительных отзывов современников о «Добыче» представляют интерес оценки Жюля Кларси и будущих последователей Золя, участников сборника новелл «Вечера в Медане», Поля Алексиса и Ж. Гюисманса, который был первоначально яростным натуралистом и посвятил Золя свой роман «Сестры Ватар».

Жюль Кларси в сдержанном отзыве, напечатанном в журнале «Иллюстрация» (февраль 1872 г.), отмечает сатирическую остроту романа: «Кое за что ему стал бы аплодировать Ювенал» и вместе с тем «жестокий реализм» Золя, из-за которого он (Кларси) «не осмелился бы рекомендовать «Добычу» читательницам».

Поль Алексис в газете «Колокол» (октябрь 1872 г.) выделял социальную тему романа: «У Второй империи будет свой историк. Мстительный и справедливый ум, несомненно, произведет изыскания в грязи последних двадцати лет, соберет анналы нашего позора, терпеливо проанализирует странности этого царствования, безумные войны, разорительные авантюры, бессмысленно растраченные миллионы, груды, ошибок, — Францию, развращенную, расслабленную и отупевшую по вине шайки авантюристов... Автор стремится, очевидно, воскресить Вторую империю, и я могу сказать, что увидел в этом творении честолюбивую, но похвальную попытку сделаться одним из романистов-историков нашей эпохи».

Гюисманс отмечал в «Современности» (Брюссель, 1876г.) социальную тему романа: «В «Добыче» потомки «Ругой-Маккаров» живут в Париже. Полная жажды наслаждений, готовая на все, эта семья, которую сам автор характеризует как «разбойников настороже, готовых ограбить события», , накидывается на удовольствия с трепетом и яростью хищников. В этой книге проходит вся жизнь Второй империи вся испорченность этой эпохи грабежа и оргий. Безумие: необузданной жизни очерчено рукой мастера...»

Рано умерший писатель и критик А. Деспре, один из первых историков натуралистического течения, в книге «Натуралистическая эволюция» (1884) дает противоречивую характеристику роману Золя, считая, что, с одной стороны, у него несколько смещено точное восприятие событий, но что, вместе с тем, он сохраняет невозмутимость холодного наблюдателя: «Добыча» появилась непосредственно после войны. Нет ничего удивительного, что романист, очень близкий еще к годам Империи, , написавший книгу, когда события ее еще чрезмерно волновали... придал преувеличенную рельефность картине конца Империи, несколько сгустив краски... Наряду с нездоровым сладострастием развинченного тела мы наблюдаем в романе грандиозное разрушение города, Париж, выпотрошенный спекулянтами, пляску денег, бесстыдные мошенничества дельцов... Лишь с трудом, как в картине Кутюра, можно различить презрительную и безгласную фигуру философа со окрещенными на груди руками, и хромой бес, приподнимая крыши этого Содома, вряд ли нашел бы под ними семь работающих и мыслящих праведников».

Поль Бурже, пропагандировавший психологический роман из светской жизни, естественно, отнесся враждебно к, трактовке этой темы у Золя. Оставив без внимания социальную тематику романа, который, как ему казалось, был «лишен идеи», критик противопоставлял в статье «Рома» реалистический и роман пиэтистокий» («Ревю де Дё Монд», июль 1873 г.) художественный метод картезианских спиритуалистов XVII века и натуралистов XIX века: для одних всякая-страсть была мыслью, другие преувеличили, по его мнению материальную зависимость человека от среды настолько, что у них темперамент заменил душу». Описание светской жизни в романе Золя кажется Полю Бурже односторонним: «Цветы зла собраны им с радостным воодушевлением, не оказано ни одного слова хулы, незаметно ни тени печали. Такова, согласно Золя, картина французского общества; вот что он свидетельствует тем из наших врагов, которые повсюду ищут в нашей литературе знаков нашего морального упадка».

* * *

Русская критика 70-х годов положительно оценила первые романы Золя из серии «Ругон-Маккары» и даже способствовала успеху писателя на его родине. Романы его печатались у нас одновременно в нескольких переводах (в журналах и отдельными изданиями), так что И. С. Тургенев имел основание писать в 1874 году Эмилю Золя, выделяя его из числа иностранных писателей: «В России читают только вас».

При посредстве Тургенева Золя был привлечен к сотрудничеству в либеральном журнале «Вестник Европы» Стасюлевича, где он напечатал ряд своих «Парижских писем» (1875—1880). Причиной популярности Золя у нас была новизна его сюжетов в изображении буржуазной жизни на Западе и общественная тенденция его романов, так как в 70-х годах обсуждалась проблема социального романа как жанра. В произведениях Золя русского читателя привлекала радикальная трактовка политических тем.

Первые отзывы о романах Золя принадлежали критикам я писателям из либерально-буржуазных кругов — В. В. Чуйко, Д. Боборыкину, А. Плещееву. Чуйко напечатал в «Вестнике Европы» (июнь — август 1872 г.) относительно подробное изложение содержания «Карьеры Ругонов» и «Добычи». «Последний роман Золя, — писал Чуйко в предисловии, — свидетельствует уже о громадном развитии его таланта... Художественная и политическая задача — изобразить судьбу целого общества в его ячейке, семье — исполнена Э. Золя блестящим образом» (В. Ч. «Вторая империя в романе 3. Золя»). П. Боборыкин, который считал себя последователем художественного метода Золя и ставил его как художника даже выше Бальзака и Флобера, утверждал: «Мы не думаем, чтобы Золя остался одиноким в области того творчества, какое он открывает собою. Идея его метода слишком) плодотворна по результатам» («Новые приемы французской беллетристики», «Неделя», 1872 г., 15—16). Но количество отзывов о двух первых романах Золя было ограниченным. Подлинный успех Золя определился, когда вышел в свет перевод его романа «Чрево Парижа».

В дальнейшем, после напечатания статьи Золя «Экспериментальный роман» и особенно после появления в русском переводе романа «Нана», в радикальной русской критике (Салтыков-Щедрин) были высказаны резко отрицательные суждения о творчестве Золя. Лозунг Золя об объективном «научном романе» был понят буквально и рассматривался, как свидетельство общественного индиферентизма писателя, что противоречило исконной традиции русской литературы. Творческая практика Золя этих лет как бы свидетельствовала об обнаженном натурализме и увлечении физиологизмом. Особые пути развития русского реалистического романа (творчество Тургенева, Л. Толстого, Достоевского), влияние которых на западную литературу того времени уже определилось, охладили увлечение романами Золя. Все это привело в начале 80-х годов к изменению отношений тогдашней русской критики к Золя.

М. Эйхенгольц

Назад