Тематическое направление: театр (Сочинение на свободную тему)

«Как ярко горят небесные светила?» — спросит актёр, используя лишь холод своей непринужденной позы. «Как быстро сгорают они, ослепленные светом влюблённых глаз, которые пылко обращают свой взор к звездам, в слепой надежде услышать такую же — слепую «истину»?» — следом, повинуясь словам актера, спросит брошенная вверх рука. Вопросит же и стройный вид лица актера, которое играет приписанную по сценарию роль: «А как долго смогут они держать свой блеск и лоск, минуя годы и световые единицы?». «И сколько же нас, непрошенных гостей небосвода, забыто попусту?» — останется без ответа. Актер не растеряется. Он привык слушать звенящую тишину, пробитую лучами прожекторной пыли и суматохи чьи-то «тихих» переговоров. В каждой реплике его, только прислушайтесь, спрятан безукоризненный, хоть и немой вопрос; в каждом движение его, только прислушаетесь, прячется стайка подобных; но лишь в глазах актера, только всмотритесь, можно попробовать найти ответы.

Вы только всмотритесь…

Театр начинается с вешалки? Будь так. Но согласен я с этим лишь в том случае, если гардеробом являются наши чувства. А иначе как объяснить ту нить, которая прочным веретеном связывает актёра с каждым непрошенным сердечным звоном, что бьется в грудную клетку зрителя? Будто он, актер, изначально знал, что чувствуем мы, чем живём и дышим, чтобы потом самым подлым и коварным способом обратить это против нас. Он может и в глаза не взглянуть мне, лишь лицо повернуть или же голос свой направить с мою сторону, и я, сотканный из спутанных годами узлов бесхарактерных чувств, всё так ясно и правильно пойму. Будто не он всё это переживает, ступая по тропе отыгранного сценария, а я — безголосный зритель. Актера ли это заслуга? Возможно, и его. Может заслуга злобного дара, который венцом лег на его голову. А может и заслуга его умения рыться в карманах наших спрятанных в гардеробе душ?.. Но провожая актера за красный занавес искреннем градом оваций и аплодисментов, я забываю, что вот, буквально перед входом в зал, меня съедали проблемы насущного и повседневного, избавиться от которых, по мнению моей безнадежности, никак нельзя было. Но посмотрите, посмотрите на меня! Глаза полны восторженного возбуждения, даже кажется, что огонь, которого ранее не было, горит синим пламенем, сжигая заложенный природой цвет радужек. И чему я рад? Ограблению? Ведь забрав с «вешалки» свое изношенное пальто, я нахожу лишь пустые карманы. Конечно, не путая радость с горем, я рад, искренне рад, что коем образом «избавил» себя от проблем, которые я с досадой носил с собой повсеместно. Но чьи они теперь? Актера ли, что так печально и скоротечно бросил на меня шифон своих огромных глаз? Что таят эти вопрошающие глаза? Что хотят они от нас — заложников их таланта, марионеток непрошенных чувств? Вы только всмотритесь…

Являясь лишь слепым зрителем, я никогда не был по ту сторону сцены. Там, где берет своё начало Театр, где смешиваются в единый дышащих искусством организм личности, наделенные умением «вещать сердцу и уму зрителя». Как сложна и непредсказуема их жизнь! Не прочти ты человека, знать которого ты и не обязан, не прочувствуй ты его, не внеси в его образ чего-то нового, ты более уже не интересен зрителю. Одна оплошность — и тебя забыли. Театр жесток к актёрам, а актёры жестоки к нам. Конечно, если учитывать их любовь ставить на нас эксперименты: то вгонять в краску, то тоской и грустью разрыдаются у нас в груди, то безудержным смехом пробьют через маску серьёзности. Но жестоки ли? Вор, которого я пытаюсь найти, бродя за красным занавесом, уже собрался покидать обжитый уголок совей театральной жизни. Но не будь я наглым и неприкрытым образом обворованным, я бы и не сал его задерживать, и тут не важно, что именно он у меня украл! Украл ведь, украл! Сами понимаете, дело серьёзное — произвол, иными словами. Конечно, стереотипно складывая в уме факты, я успел предположить, что человек, стоящих передо мной, несомненно нахальный, наглый, будто вечно надсмехающийся надо мной человек – не самый приятный, сразу. Под стать своему герою, если коротко. Но как же глупо и наивно мы иногда ошибаемся! Актёр — кладезь сложного и неясного. Как понять, где актер, а где человек, который с гордостью является представителем «Театра и кино»? Да и кто он такой — актёр? Актёр — не род деятельности, не профессия, это некая болезнь, которая может стать, как и погибелью, так маяком, указывающим творческий путь. Но мой-то, загнанный в ловушку актер ещё и вор! Но причину кражи он так мне и не указал, в тот раз, когда я спросил у него впервые. Да и сами посудите, как это объяснить? Да и обвинить мне его не в чем. Состава преступления нет, да и проблемы эти, сами поймите — ежели актёра накажут, а ворованное «имущество» вернется в руки законного владельца, проблемы колодой карт лягут в карман моего поношенного пальто. Но глаза актёра всё также вопрошающи смотрят в мои. Что хочет он услышать от меня? Желание закрыть глаза руками и крикнуть «в доме никого нет» вряд ли поможет, но и находиться под палящим взором, поверьте, не хочется. Скрывшись под козырьком бровей, ожидаешь чего-то, только вот чего. «А проблемы Вы мои, простите за любопытство, куда подевали…? Как никак, они мои, а значит я за них несу ответственность, сами понимаете…» — попылал я счастье во второй раз, находясь в лихорадке стеснившего меня взгляда. И как оказалось, удачно.

— Знаете ли стихотворение «Енгибарову от зрителей», его Высоцкий написал? Не знаете? Тогда непременно прочтите. Вот, как мне кажется, мы похожи: клоуны и актеры. Мы все кого-то и для кого-то играем, но сколько нас таких? Разница лишь в том, что грима на нас меньше. Мы все, примеряя амплуа чужих и незнакомых лиц, играем, дабы привнести в сознание зрителя зерно «слепой истины», которое теплится в его руках, а этот зритель и не знает об этом. Играем мы все хорошо, но каждый молится своему богу. Кому деньги, кому слова, кому вечное имя, а кому-то вечный и преданный зритель… Непременно, каждый актер желает засиять ярче Сириуса, пылая огненной смолой на черных простынях полночной зги. Но великим актера делает зритель, так же, как и театр он делает живым. Вопрос лишь в том, как зритель, искушенный огромнейшим количеством невероятно талантливых актеров, выбирает того, имя которого становится историей? Нельзя запасть в сердце, ничего не делая. Вот некоторые и воруют, но воруют по-доброму. Мало кто вспоминает о проблемах, да и ищет причину их отсутствия. Но вот же, вот они! Вы посмотрите в мои карманы! И это только за сегодняшний день! Куда пропадают ваши проблемы? У нас, у нас они, у избитых трудом и талантом работников искусства. Актёр, по природе своей, жертвенник. Не питая искренности и честности к зрителю, не получится даже попробовать побороться за нишу на звездном небе. А вы про проблемы свои!

Сколько нас? Сколько, одаренных талантом судеб небеспечно бродят по земле, обращая голодные глаза к серому решетчатому от звёзд небу?

Каждый, кого выбрал зритель, горит во всю силу и мощь, пытаясь выжечь на звездной простыне свое положенное место. Кто-то горит, чтобы сгореть, поддаваясь блеску и титулу лавр земных, променяв вечное имя на существенное благополучие. Кто-то горит, поджигая других, создавая плеяду ещё молодых, но способных сжигать небеса звёзд. Таким был мой учитель, да вы его и не знаете… И есть те, кто горят случайно, не пытливо, но ярче других, всегда невинно оглядываясь, мол, если б мог, то не горел бы, право! Но звёздное небо не так велико, как кажется. И актеры не так велики, как могло бы Вам показаться. Тяжело гореть и не сгореть преждевременно. А многие сгорают по воли судьбы ли или по собственной глупости…

Но вы приходите в Театр ещё. Вас обворуют, вы и не вспомните в тот раз. Не думайте, что нет на нашей доле ничего хорошего. Многое, многое способно порадовать сердце актера, но, в первую очередь, это зритель. Ведь когда зрителя нет — Театр мёртв, а значит и обитатели его тоже мертвы… А звезды сегодня ярче прежнего, всмотритесь вон туда? Видите, возможно, чья-то звезда загорелась, может и моя, раз вы меня поймали. А все же красиво пылает ночное небо. Вы только всмотритесь…