Роль исторического музея в современном обществе (Школьные сочинения)

Исторический музей - это место, где история обретает плоть. Это пространство чистой манифестации, где абстрактная идея может обрести своё тело, воплотиться в мире, утвердиться в онтологическом статусе. В этом месте конструируется событие, через его претворение в объекте (экспозиции), тем самым мы обнаруживаем тут предельную инстанцию существования всякой истории, поскольку эта её объектная форма служит удостоверением подлинности, как некоторой отдельной истории, так и историзма вообще. Но что такое история в нашем обществе и почему она должна таким образом утверждаться? Насколько она действительна и насколько абстрактна?

В первую очередь, стоит отметить, что всякое стремление к сбережению, сохранению, происходит из первичного факта утраты. Событие, совершаясь, также одномоментно самоустраняется, таков закон неумолимого хода времени, которое может быть воплощено посредством единства длительности конструирования и деконструкции.

Но событие, связанное с человеческим историзмом, может быть воплощено в артефакте, носителе информации о событии, обладающим отчасти смыслом события и следуя этому мы можем предполагать, что из артефакта возможно символически реконструировать событие, ведь всё, что существует в рамках времени, оставляет следы. Разгадывая эти следы, мы способны постичь пути истории.

Общество всегда избирательно в том, какие именно объекты способны стать артефактами, ведь объекты обычно включены в процесс длительности событий. И такого рода выделение возможно с констатацией разрыва событийности, это связанно с некой переменой, устранением привычного порядка. Тут стоит привести пример – возьмём такой символически насыщенный объект, как корона. Она утверждает статус некоторого правителя, это символ высшей власти и она обычно непосредственно связана с тем правителем, который её носит, а также с преемственностью правления, ведь она должна перейти наследнику престола, тому, кто должен продолжить событийность связанную с властью и желательно сохранить принципы этой событийности. Но в истории обнаруживается, что когда во власть приходит правитель (или новая династия), желающий обозначить иной вектор, установить иные принципы власти, старая корона становится обычно нежелательной и новый правитель с новым порядком желает также обрести собственный символ власти, различить себя с прошлым и тем самым создать само прошлое, обозначив иное будущее. И тогда объект, выпадая из вовлеченности в процесс, становится артефактом, объектом истории, свидетельством прошлого, поскольку именно в момент разрыва прошлое появляется.

В традиционных обществах, где в событийности обычно долгое время неразрывно и стабильно продолжают себя подобные принципы, династии, институты и т.д., обычно нет запроса на выделение артефактов и истории. Нечто должно различиться, чтобы появилась история, чтобы было разделение на «тогда» и «сейчас», а не постоянное реализуемое сейчас. Вспомним пример античной греческой культуры, где весь историзм сводился к мифологизации, к предположению о существовании золотого века и это возможно в такой ситуации, когда ничего коренным образом не меняется. Но во времена бурного роста и колоссальных изменений греческого общества, во времена возвышения восточных царств и кровопролитных войн, в 5 веке до н.э., историю начинает записывать Геродот, ведь именно тогда история действительно появляется, поскольку должны произойти изменения, чтобы она появилась.

Исторический музей, таким образом, работает с тем, что утрачено, мертво и особым образом актуализирует то, что стало не актуально, возвращая «тогда» в «сейчас». Тут стоит учесть специфику подобного возвращения и рассудить, почему вообще возникла такая институция, которая заботится о том, чтобы неактуальное было символически возвращено в настоящее, в совершенно особом статусе. Почему существует потребность искусственно воссоздать линию исторического единства, которая восходит к настоящему моменту? При том, что дело человека в обыденной жизни, это всегда дело настоящего, обращённое в будущее и всякое обращение к прошлому, к истории – безрезультатно и оно становится таковым, как только нечто обнаруживается как история. Из чего же происходит эта причудливая необходимость социальной структуры в том, чтобы возвращать себе образы своих прошлых состояний, через целые институции, которые в ней выстраиваются (ведь очевидно, что не только музеи заняты актуализацией прошлого)?

Чтобы ответить на этот вопрос, следует разворачивать дальнейшую мысль радикально противоположно, как бы отвечая на обратный вопрос – можно ли найти пример, когда общество во что бы то ни стало пыталось отказаться от истории? Самый очевидный и достаточно яркий пример можно обнаружить в самом недавнем времени, когда ИГ (Исламское Государство) разрушало исторические памятники в Пальмире, устраивало погромы в исторических музеях Египта и проводило иные акции вандализма по отношению к артефактам древности, к тому, что утверждает единство исторического движения. Какая цель может быть у подобных актов тотального уничтожения всего, что связано с историей?

Если отыскивать тому действительные причины, то можно обнаружить удивительный синтез истории и власти. В том, как осмысляется история, всегда присутствует фактор установления идеологии. Взгляд на историю, это всегда взгляд замутнённый действительностью настоящего и любая попытка организации исторического процесса неизбежно сталкивается с тем, что в этой организации будет установлено присутствие идеологии настоящего. Осмысление истории таким образом находится в заложниках у принятых и разворачивающихся в настоящем властных принципах. И если с этими утверждениями обратиться к представленному примеру, становится ясно – те властные принципы, которые пытается установить ИГ, в абсолютной степени не сочетаемы с любой линией исторического восхождения. И если власть не может утвердить себя, засвидетельствовать необходимость, необратимость и безальтернативность своего существования через идеологически выстроенную организацию исторического процесса, то для власти будет предпочтительно уничтожить свидетельства этого исторического процесса. Подобных примеров в истории насчитывается огромное множество и в этом смысле, запрет советской символики и разрушение памятников на территории современной Украины, событие практически идентичное событиям в Александрии (IV в н.э.), при которых во время утверждения христианства как государственной религии (Римской империи), было разрушено множество языческих храмов и разграблена Александрийская библиотека, по приказу патриарха Феофила.

Существуют и более мягкие проявления пересборки истории, так например, во время поездки в Грузию и посещения государственного исторического «Музея Грузии им. Симона Данашиа» в Тбилиси, я с удивлением обнаружил «зал советской оккупации», стилизованный под тюрьму. Представленная там экспозиция чётко указывала на бескомпромиссный разрыв с советским прошлым. Это была искусственная подвёрстка событийности, через техники

внесения идеологизации в осмысление истории государства – в таком осмыслении истории не было непредвзятости, в нём была только обнажённая манифестация власти.

Таким образом, даже из столь непродолжительного повествования и немногочисленных примеров, можно смело утверждать, что история и власть сплетены между собой. Но в этой связи, именно власть является ведущей, подлинной, она производит историю во всех отношениях, как в своей реализации настоящего момента (где власть и есть потенциально история), так и способами производства, коррекции, или даже уничтожения истории.

У власти нет разумного предела, напротив, определяя пределы разумного, она утверждается в своих господствующих принципах и формирует сопутствующие формы отношений. Так обнаруживается соотношение действующего порядка и самого способа его обоснования, частью которого является как история, так и исторический музей, воплощающий способ обоснования в институциональной форме.