|
Вы здесь: Критика24.ру › Киплинг Редиард
Биография Редиард Киплинг и Марк Твен (Киплинг Редиард)
Путевые записки Киплинга завершались его интервью с Марком Твеном. Добиться встречи со знаменитым писателем оказалось непросто, но Киплинг со своей журналистской хваткой преодолел все препятствия. Впрочем, это было не столько интервью, сколько паломничество: Киплинг с первых же слов заявил Марку Твену, что очень многим ему обязан, и это была правда — «Том Сойер» всю жизнь принадлежал к числу его любимых книг и помог ему сформироваться как писателю. Теперь же он сидел и разговаривал с самим Твеном. «Прежде всего меня поразило, что он оказался пожилым человеком. Однако после минутного размышления я сообразил, что дело обстоит иначе, а еще через пять минут... заметил, что седина — всего лишь случайность... Он был абсолютно молод. Я тряс ему руку, раскуривал его сигару и слушал, как он говорил, этот человек, которого я полюбил, находясь от него на расстоянии четырнадцати тысяч миль... Счастлив тот, кто не испытал разочарования, оказавшись лицом к лицу с обожаемым писателем. Я подцепил самого Марка Твена, и он обращался со мной так, будто при некоторых обстоятельствах я мог бы оказаться равным ему». Что касается Твена, то он забыл о встрече с каким-то журналистом из Индии и с трудом вспомнил о ней, когда несколько лет спустя встретился с Киплингом — знаменитым писателем. Статьи, сложившиеся потом в книгу «От моря до моря», не имели успеха у читателей «Гражданской и военной газеты», но это уже мало что значило. В Лондоне, куда он осенью 1889 г. вернулся из США, ему недолго оставалось ждать часа своей славы. К моменту появления второй статьи Лэнга они с Киплингом были уже знакомы, Лэнг представил его видным английским писателям и, что важнее, издателям, и его книги брали всюду. Если про Киплинга нельзя сказать как про Байрона, что «в один прекрасный день он проснулся знаменитым», то можно сказать — в «считанные месяцы». Эндрю Лэнг, перепечатывая с исправлениями в своем сборнике «Маленькие эссе» (1890) недавнюю статью «Рассказы мистера Киплинга», уже не столько представлял Киплинга читателям, сколько объяснял причины его огромного успеха. «В книгах Киплинга были необычность, колорит, многообразие и ароматы Востока. Поэтому не приходится удивляться тому, что его литературная репутация выросла так же быстро, как таинственное манговое дерево у волшебника». Но в этой же статье он предостерегал от того, чтобы отнести успех Киплинга исключительно за счет новизны материала и духа романтики. «Произведения Киплинга, подобно всем хорошим произведениям, сразу и романтичны и реалистичны, — писал он.— Они реалистичны потому, что у него столь же острый глаз и на реальность романтики, притягательную силу и возможность приключения, и еще потому, что он молод». В обычной своей манере, но при этом достаточно глубоко оценил Киплинга Оскар Уайльд в статье «Действительное назначение и ценность критики», опубликованной в журнале «Найптинс сенчери» в сентябре 1891 г. «Чтобы растревожить нас сегодня художественным произведением, надо либо поместить нас в совершенно новую обстановку, либо открыть нам тончайшие движения человеческого сердца. Первое сейчас делает Редьярд Киплинг. Когда листаешь страницы его «Простых рассказов с холмов», кажется, будто ты сидишь под пальмой, и жизнь проходит перед тобой в ослепительных вспышках вульгарности. Как очаровательно несовместимы со своим окружением эти никчемные второстепенные англо-индийцы. Недостатки стиля этого рассказчика придают неожиданный журналистский реализм всему, что он нам сообщает. С точки зрения жизни, он репортер, знакомый с вульгарностью лучше кого-либо до него. Диккенс знал ее одежды и ее комичные проявления. Киплинг знает ее суть и ее серьезность» . Это высказывание Уайльда было очень своевременным. Правда, Уайльд ссылается только на «Простые рассказы с холмов», вышедшие раньше, Киплинг же успел выпустить к тому времени свой первый роман «Свет погас», о котором даже доброжелательный Лэнг сказал в той же статье, что «по нему не следует судить о возможностях Киплинга-романиста», а не менее доброжелательный писатель и драматург Джеймс Барри отозвался как о произведении, главный недостаток которого состоит в незнании жизни. А ведь Киплинг был убежден, что пишет почти автобиографическое произведение. Уже сама по себе история слепнущего художника много значила для Киплинга, который в детстве чуть не потерял зрение. А тут прибавилось еще одно обстоятельство. Непосредственным толчком, заставившим Киплинга приняться за роман, послужила случайная встреча на лондонской улице с Флоренс Геррард и вновь вспыхнувшая любовь к ней. Фло успела за это время сделаться художницей — очень неважной, но фанатически преданной своему делу, и преуспевший Киплинг был ей столь же неинтересен, сколь и некрасивый мальчишка, уехавший в Индию. Эта случайная встреча и безуспешная попытка возобновить отношения с Фло оживили в нем прошлое. Ему вспомнились безрадостные годы в Саутси и преданность маленькой Трикс, место которой в этой части романа заняла Мейзи, преследовавшая его боязнь слепоты, манившая его экзотика дальних стран, затаенное желание попасть в солдатское «дело». Чтобы найти как можно больше точек соприкосновения между героем (Диком Хелдаром) и героиней (Мейзи), Киплинг сделал Дика художником, а дабы сблизить столь привлекавшую его военную тему с темой искусства — не просто художником, а военным корреспондентом, прославившимся своими зарисовками сражений. Дик — сильная личность и одаренный человек, Мейзи — существо ограниченное, тщеславное, эмоционально неподвижное, но Дик любит ее как когда-то кавалер де Грие любил Манон Леско. Это сравнение пришло в голову Киплинга позже, когда он прочитал роман аббата Прево, но история безответной любви к женщине, не умеющей ощутить хотя бы признательность к человеку, осужденному на чувство к ней, изложена почти столь же объективно, без попытки найти какое-либо объяснение этому кроме как — «в жизни так случается». Пожалуй, Киплинг даже больше смотрит на это «со стороны», чем Прево, ибо из его романа не явствует, какие именно нити связывают героев. Прево сделал свою героиню существом переменчивым и чувственным. В истории Дика и Мейзи чувственность не играет никакой роли, а Мейзи нисколько не переменчива — она неспособна полюбить ни Дика, ни вообще кого-либо. И еще одно обстоятельство проводит заметную грань между «Манон Леско» и «Свет погас». Герои Прево — живые люди, герои Киплинга — схемы. Здесь все, казалось бы, выхвачено из жизни, и ничто к жизни не возвращается. Конечно, в романе были и и удачные места, и неожиданные сюжетные повороты, но это не перечеркивало его недостатков, которых трудно было не заметить. «Свет погас» был в целом такой явной художественной неудачей, что критики, обратившись к рассказам Киплинга, заметили в них то, чего раньше не замечали, — изобилие типажей и нехватку живых характеров. Но наиболее острую реакцию вызвала другая сторона романа — его солдафонский дух. Киплинг понимал: что-то не в порядке с его романом. Журнальный его вариант, опубликованный впервые в США в ноябре 1890 г., он переделал для отдельного издания у Макмиллана (1891), но в главном книга не переменилась. И Киплинг лишний раз подтвердил те сомнения, которые и раньше закрадывались у критиков. Поэтому такой резонанс получила статья шотландского поэта и критика Роберта Бучанена «Голос хулигана» (1900), где говорилось о том, чем Киплинг покорил читателей, и о том, чем он их оттолкнул. «Моментальные фотографии, которые делал Киплинг, производили впечатление необычной свежести и новизны, он в самом деле знал своих героев, и юмор его, при всей его грубости, всегда вызывал улыбку. Хотя его рассказы обычно открывали нам низменные стороны нашей цивилизации и посвящены были жизни бездельного офицерья, одичавших солдат, игривых жен и вдовушек, жуиров, состоящих на гражданской службе, это, бесспорно, были вещи блестящие и умные, и фоном для них служила замечательная и удивительная жизнь индийского народа, обрисованная с отдаления, но при этом достаточно четко». И хотя значительная часть интереса к Киплингу объяснялась тяготением публики к новому жанру — рассказу, о действительных достоинствах писателя спорить не приходится. Но, продолжает Бучанен, не стоит скрывать, что именно в фигуре Киплинга воплотилось все самое отвратительное, реакционное, безобразное, что есть в хулигане, невероятно сейчас распустившемся. «У Киплинга не найдешь и отсвета трезвой, исполненной самоуважения человеческой личности. Перед нами своеобразный карнавал пьяных, непотребно бранящихся, куражащихся молодчиков в красных мундирах и матросских куртках, орущих песни под банджо и рукоплещущих британскому флагу». Эта статья словно бы подводила итог тогдашним спорам о творчестве Киплинга. То недовольство Киплингом, которое накапливалось с 1890 г., теперь выплеснулось наружу, и он стал объектом прямых поношений. А между тем ему предстояло еще многое сделать. Пребывание Киплинга в Англии и на сей раз было не слишком продолжительным. Месяцев за восемь или девять до приезда Киплинга в Лондон там появился молодой востроглазый американец, высокий, худой, бледный, с заметным американским акцентом, Уолкотт Балестье. Ему было двадцать семь лет, в Лондоне он не знал ни души, но цель, с которой он туда приехал, не заставляла сомневаться в том, что скоро он окажется в центре внимания писательской братии. Американские издатели не привлекали в то время больших симпатий англичан — денег иностранным писателям они не платили. Балестье же приехал по поручению фирмы, которая решила покончить с пиратскими изданиями и установить тесный контакт с английскими авторами. Надо сказать, что фирма «Ловелл и К°» нашла для этой цели подходящего человека. Уолкотт обладал неотразимым обаянием, и скоро все английские писатели стали его друзьями. О Киплинге он впервые услышал от критика и писателя Эдмунда Госса как о «гении из Индии» и поначалу заинтересовался, не псевдоним ли это и кто этот Киплинг — мужчина или женщина? Но когда Госс три дня спустя навестил Балестье, то увидел на его столе стопку синих брошюрок из «железнодорожной серии». Очень скоро Балестье крепко подружился с Киплингом. Балестье не был простым исполнителем. У него были и собственные амбиции. Он, например, заручившись поддержкой английского издателя Хайнемена, мечтал вытеснить с европейского книжного рынка не кого-нибудь, а самого барона Таухница, чьи дешевые издания английских писателей расходились из Лейпцига практически по всему миру. А пока что он решил написать роман вместе с Киплингом. Роман назывался «Наулаха», что на хиндустани значит «семь лахов рупий» (семьсот тысяч рупий). Действие первой части разворачивалось в Америке (ее и написал Балестье), затем переносилось в Индию. Над этим приключенческим романом, своего рода «индийским вестерном», они с Балестье работали в 1891 г., хотя Киплинг успел за это время еще навестить американских родственников и предпринять большое путешествие в Африку, Новую Зеландию, Австралию, а заодно заглянуть в Индию, чтобы лишний раз повидаться с родителями. Балестье тем временем все прочнее обосновывался в Лондоне. Он выписал к себе мать, двух сестер и еще, на короткое время, младшего брата Битти. С сестрой Каролиной он успел познакомить и своего друга Редьярда и его родителей, гостивших в Англии. В Каролине были все качества, восхищавшие Редьярда в молодых американках, — определенность, независимость, практичность. Алиса Киплинг усмотрела в ней те же свойства, но не пришла от них в умиление. «Она хочет женить на себе нашего Радди!» — воскликнула она. Так и случилось. В конце 1891 г., когда работа над романом была окончена, Уолкотт поехал в Германию подготовить почву для наступления на Таухница, но заболел брюшным тифом и умер. После этого Балестье оставили свой лондонский плацдарм и вернулись в Америку. Пять недель спустя после смерти Уолкотта, 18 января 1892 г., Редьярд женился на Каролине, и они отправились в свадебное путешествие: сначала в Канаду и США, где они провели три дня с Битти, женившимся два года назад и растившим маленькую дочку, потом в Японию. Но зайдя в банк в Иокогаме, Киплинг узнал, что банк, в котором он держал все свои сбережении, лопнул. Денег у молодоженов не оставалось даже на то, чтобы (обраться до родины Каролины. Часть пути они проделали в кредит. Так начался «американский период» жизни Киплинга. Балестье не были столичными жителями. Они жили в штате Кермонт, где у них была земля неподалеку от города Братлборо. Гам Киплинги и поселились. Они жили в небольшом домике, который снимали у матери Каролины, а тем временем строили на десяти акрах, купленных у Битти, собственный дом. Киплинг в память об Уолкотте назвал его «Наулаха». Они въехали в него в июле 1893 г. уже втроем: у Киплинга родилась его любимая дочь Джозефина. Дела шли превосходно. Их вела Каролина — всегда корректная, аккуратная, знающая сколько можно затребовать с какого издателя. Дом был поставлен образцово. Вид из окон открывался прекрасный, а чтобы Битти, который никогда не знал счет деньгам, не вздумал продать кому-нибудь соседний участок, она сама его у него купила, устроив там прекрасный цветник. Это и было началом конца их дружбы. Битти, вообще-то говоря, совсем неплохо жилось рядом с Киплингами. Он следил за постройкой дома, закупал уголь, выполнял другие поручения и получал от них жалованье, которого вполне хватало на то, чтобы и семью содержать, и с друзьями выпить. Но участок он продал Киплингам лишь для того, чтобы нечаянно не продать его кому-то еще, кто вздумал бы, к неудовольствию сестры, построить там дом. Это как-никак было пастбище для его овец. Цветник же означал, что Каролина, купив землю, вообразила, будто она и в самом деле ей принадлежит. Источники:
Аннотация: В сборник замечательного английского писателя конца XIX — начала XX иска Редьярда Киплинга включены наиболее значительные рассказы, стихи, сказки, написанные им в разные годы. Издание снабжено предисловием, комментарием, а также словарем восточных слов, встречающихся в произведениях Р. Киплинга. Обновлено: Опубликовал(а): Юрий Внимание! Спасибо за внимание.
|
|
Назад