Поющие в терновнике. Роман. Часть 1 (Маккалоу Колин)

По-разному складываются судьбы писателей. Иные медленно и упорно добиваются успеха, годами идут к своей «главной книге». Другие, напротив, стремительно обнаруживают свой талант. Наверно, к ним следует отнести и Колин Маккалоу, хотя ее пример по-своему уникален. Имя это было практически никому не известно и приобрело популярность вместе с выходом ее романа «Поющие в терновнике». Он увидел свет весной 1977 года одновременно в Нью-Йорке, Сан-Франциско, Лондоне и Сиднее, ведущие критики тепло о нем отозвались, книгу вскоре перевели на семь языков, и около двух лет она лидировала в списках бестселлеров.

Журналисты, поспешившие проинтервьюировать столь удачливого автора, обнаружили, что он пребывает в скромной должности медицинского работника и что литературный труд не является для него делом профессиональным.

Колин Маккалоу родилась в австралийском штате Новый Южный Уэльс в семье строительного рабочего, выходца из Ирландии, юные годы провела в Сиднее. Будущая писательница, учившаяся в католической школе, с детства мечтала о карьере врача, однако не смогла завершить университетского образования. Затем она испытала силы еще на нескольких поприщах — в журналистике, библиотечном деле, преподавании, пока опять не вернулась к медицине, занимаясь на курсах и специализируясь в области нейрофизиологии. Далее в ее послужном списке значится работа в клиниках Сиднея, Лондона и Бирмингема, затем переезд в США, где мы встречаем ее сотрудником медицинской школы при Йельском университете. Есть здесь и первый «выход» в литературу — издание в 1974 году романа «Тим», который остался почти не замеченным и разошелся в количестве 7500 экземпляров. Этот неуспех, однако, не отвратил ее от художественного творчества.

Обычно молодой автор, дебютирующий крупным прозаическим произведением, вносит в него немало автобиографического. «Поющие в терновнике» Колин Маккалоу в общем-то подтверждают эту закономерность. В романе сказались и австралийские впечатления детства и юности писательницы, и ее любовь к путешествиям, и поистине бесценный для литератора-психолога опыт врача. Естественно, что и сама книга, столь крупномасштабная, вынашивалась долго, неторопливо. Около четырех лет ушло на обдумывание плана, кристаллизацию замысла, после чего писательница взялась за перо. Это произошло летом 1975 года. Затем роман писался «запоем», словно бы на одном дыхании, и был закончен за десять месяцев. Все это время она с полной загрузкой была занята в клинике, отдавая литературному детищу ночные часы и воскресные дни. Писательница делала порой до десяти различных вариантов отдельных сцен и эпизодов книги. В некоторые дни она работала по четырнадцать часов в сутки. Поразительно, но первый серьезный литературный дебют Маккалоу состоялся, когда писательнице было тридцать девять лет.

Критики единодушно отмечали закономерность огромного читательского успеха книги, выделяя как искусство рассказчика, так и неутомимую фантазию — качества, которыми счастливо наделен автор. Писалось и о том, что роман ориентирован, по преимуществу, на женскую аудиторию, — замечание, не лишенное, в известном смысле, справедливости. Высказывалось также лестное мнение, что роман — это «ответ Австралии на вызов, брошенный «Унесенными ветром» Маргарет Митчелл».

И все же в большинстве отзывов, воздававших должное энергии удачливого автора, роман истолковывался походя как «причудливый букет фантазии» и увлекательных сюжетных перипетий. А это, естественно, вело к недооценке как австралийской национальной традиции, так и, главное, тех серьезных нравственно-этических и социальных проблем, которые нашли в книге столь оригинальное и неожиданное эстетическое воплощение.

Роман этот — явление примечательное на фоне современной литературы Запада, в том числе и иных книг, оказавшихся в счастливом списке бестселлеров. Наверно, сама «непрофессиональность» автора негаданно сыграла здесь роль плодотворную, позволив Колин Маккалоу не поддаться соблазну гарантирующих успех на современном книжном рынке литературных штампов — «брутальности», секса, терпкого натурализма. Не по душе ей и изрядно поднадоевшие развинченные «антигерои», подобные тем, что кочуют по страницам «массовой», расхожей беллетристики. Романистка словно бы уловила внутреннюю потребность читателя, уставшего от нравственного нигилизма и «вседозволенности», явно истосковавшегося по литературе, утверждающей высокие моральные ценности, содержащей примеры человеческой доброты, любви, преданности.

Да, в романе «Поющие в терновнике», представляющем полувековую хронику трех поколений трудовой семьи Клири, ость притягательная новизна, и в самом жизненном материале — малоизвестном, добротно, серьезно поданном, и в характерах — необычных, романтизированных, и в захватывающих сюжетных перипетиях, в основе которых — сильные человеческие страсти и глубокие привязанности. Непривычна сегодня и сама повествовательная манера, детализированная, неторопливо-эпическая, даже несколько «старомодная», заставляющая вспомнить о литературной технике минувшего века. Все это сразу же привлекает к роману читательское внимание.

Конечно, в мировой литературе мы находим разнообразнейшие и высокоталантливые образцы семейно-хроникального эпического повествования, выкристаллизовавшегося как своеобычная жанровая разновидность: упомянем форсайтовскую эпопею Голсуорси, «Будденброков» Томаса Манна и «Семью Тибо» Роже Мартен дю Тара, «Дело Артамоновых» Горького. Произведения эти, всемирно знаменитые, при всем своем различии имеют важные черты сходства: судьба семьи в них становится олицетворением судьбы всего буржуазного класса; ее устои на протяжении трех поколений подвергаются расшатыванию и внутреннему кризису; отдельные ее члены порывают с традиционным семейным укладом Смена поколении оказывается как бы зеркалом движущейся истории.

В известной мере произведение Колин Маккалоу находится в русло семейной темы, включается в эту широкую реалистическую художественную традицию, хотя, конечно же, речь идет о явлениях различного историко-литературного масштаба. Но если чтение этого романа вызывает известные ассоциации с некоторыми классическими образцами европейского «семейного» романа, то нельзя не отметить и своеобразия Маккалоу в выборе и обрисовке героев, в сюжете, в самом «местном колорите», своеобразия, определяемого особенностями австралийского материала, который художественно запечатлен в романе. Писательница Опирается на национальную литературную традицию семейно-исторических, эпических циклов, составляющих специфику литературы Австралии, традицию крупномасштабных произведений, воссоздающих емкие, широкие и насыщенные полотна жизни огромного континента.

Среди предшественников Маккалоу — Этель Флоренс Ричардсон (1870—1946), автор трилогии «Судьба Ричарда Мехони», в центре которой — фигура врача, человека независимого, цельного, а действие развертывается попеременно то в Австралии, то в Англии, охватывая вторую половину прошлого столетия. Близка Маккалоу и к Вэнсу Палмеру (1885—1959), одному из пионеров реализма в австралийском романе, художнику прогрессивных, демократических убеждений, автору цикла романов («Аванпост», «Кронуолла», «Люди человечны» и др.), сделавшему героями своих книг простых тружеников, рыбаков, овцеводов, стригалей, рабочих на рубке сахарного тростника в Квинсленде. В романе Маккалоу можно усмотреть и определенную перекличку с творчеством зачинателя социалистического реализма в Австралии Катарины Сусанны Причард (1884—1969), прежде всего с ее трилогией — «Девяностые годы», «Золотые мили», «Крылатые семена». История одной трудовой семьи Гаугов, трех ее поколений, среди которых выделяется старейшина, незабываемая Салли, вызывающая ассоциации с горьковской Ниловной, включена у Причард в широкую историческую панораму рабочего движения в Австралии почти за полвека, вплоть до окончания второй мировой войны. Демократизм и реализм Причард с особой отчетливостью воплотились в сочувственном, конкретном изображении труда золотоискателей и горняков, становлении их классового самосознания, в общей интонации, мажорной, жизнеутверждающей, ибо само движение истории озарено у нее светом социалистической перспективы...

Конечно, социально-классовые акценты расставлены у Маккалоу, тяготеющей к нравственно-психологическим коллизиям, не так решительно, как у Причард. Однако важно то, что объект ее художественного внимания — не буржуазная, а трудовая семья: это определяет гуманистический пафос романа «Поющие в терновнике», особую нравственную атмосферу книги. И этими чертами писательница весьма органически вписывается в австралийскую литературную традицию.

Действительно, в отличие от европейской школы критического реализма с ее пафосом изобличения золотого тельца, равно как и порожденных им пороков собственничества, в реалистической литературе Австралии — в силу известной замедленности развития буржуазных отношений но сравнению со Старым Светом, — социальная критика находила свое воплощение не столько прямо, открыто, сколько через активное, действенное утверждение положительных начал, носителями которых становятся простые люди, труженики. Они «подаются» крупным планом, выводятся на художественную авансцену. Историк австралийской литературы А.-А. Филипс пишет по этому поводу: «Впервые за много столетий представители англосаксонской словесности вырвались за пределы воззрений среднего класса, в рамках которых они были наглухо замурованы. Диккенс, Гарди и Брет Гарт писали с сочувствием и пониманием о неимущих, но при этом апеллировали И среднему классу... Для Лоусона и Фэрфи средний класс олицетворил начало чуждое; они зачастую выступали как горячие поборники бедняков. Они писали о народе, для народа, с точки зрения народа. Их самыми прямыми непосредственными предшественниками после Беньяна были Берне и Марк Твен...»

При всем очевидном различии их литературной значимости есть немало существенных моментов, сближающих роман Маккалоу с творчеством Патрика Уайта (род. в 1912 г.), крупнейшего современного австралийского прозаика, лауреата Нобелевской премии, художника сложного, реалиста и психолога, не избежавшего, однако, влияния модернизма. Писатель, выросший на национальной почве, но тяготеющий к общечеловеческой философской масштабности, Уайт в серии своих романов стремится запечатлеть многообразные, не сводимые к какой-то плоской формуле лики того феномена, который именуют «средним австралийцем». Читая одно из лучших его произведений — роман «Древо человеческое! (выпущенный издательством «Прогресс» и 1976 г.), n.v охватывающую четыре десятилетия историю трудовой фермерской семьи Паркеров, обнаруживаешь некоторые мотивы и томы, получающие, правда в ином стилистическом ключе, воплощение также и в книге Маккалоу: это изображение природы в единстве с переживаниями героев, и любовное изображение труда в его конкретности, и, наконец, внутреннее неприятие официальной оптимистической «мифологии», закрепляющей «имидж» «процветающей Австралии». Вместе с тем роман Маккалоу, думается, вырастает не только из австралийской национальной традиции но и по-своему вписывается в американский

литературный контекст второй половины 70-х годов, отзывается на некоторые новые знаменательные тенденции, для него характерные. Конечно, сам жанр семейных саг не был в США распространен достаточно широко, вопросы родственных связей, проблемы «отцов и детей» волновали писателей США, пожалуй, но так остро, как их коллег из Старого Света. Объясняется это

специфическими социально-историческими условиями, культом

индивидуализма и личной инициативы, большой разобщенностью между поколениями, родителями и детьми, как правило, живущими порознь, в разных частях североамериканского континента. Однако семейная проблематика отнюдь не была чужда литературе США, примером чего являются такие шедевры, как циклы романов Фолкнера или стейнбековские «Гроздья гнева», в которых три поколения трудовой семьи Джоудов мужественно противостоят обрушившейся на них беде.

Показательно и то, что за последнее время жанр семейных саг начинает обретать в США заметную популярность, отражая возросшую потребность в возвращении к «корням», «истокам»: это и имевшие шумный успех «Корни» Алекса Хейли — хроника одной негритянской семьи за несколько столетий, и «Камероны» Роберта Крайтона, переносящие читателя в Шотландию прошлого века, в шахтерскую среду, и «Земная оболочка» Рейнольдса Прайса, прослеживающего судьбы двух южных семейств почти за пятьдесят лет. Роман Маккалоу явно сродни этим и ряду других значительных книг, которые, в сущности, противостоят настроениям хаоса и отчаяния, утверждая позитивные нравственно-этические ценности. Герои этих книг, очень разные люди, стремятся преодолеть одиночество и неприкаянность, нащупать живые, надежные связи с другими людьми, вернуться к надежным жизненным первоистокам. Таковы романы Роберта Пенна Уоррена «Куда мы возвращаемся», Джона Чивера «Фолконер», Джона Гарднера «Октябрьский свет», книги, высоко оцененные советской критикой.

Но обратимся непосредственно к роману Маккалоу «Поющие в терновнике». Его начальные «новозеландские» главы представляют развернутую экспозицию, в которой как бы запрограммированы будущие конфликты. Они вводят читателя в историю трудовой многодетной семьи Клири, живущей в Новой Зеландии, знакомят с ее укладом, намечают характеры главных действующих лиц. В эпосе Форсайтов Голсуорси акцентировал социально-родовые черты этого семейства — чувство собственности, солидность, физическое здоровье как следствие благополучия и уверенности. В семье Клири также выявляется родовое, самобытное, то, что станет генетически «проходить» сквозь поколения: трудолюбие, внутреннее достоинство и основное — фамильная гордость, едва ли не главная пружина поведения этих людей. Роман «Поющие в терновнике» можно было бы назвать сагой о семье Клири.

Критиками было замечено, что в современном зарубежном романе главенствуют две ведущие типологические разновидности: с одной стороны, широкий временной охват действия, достоверность и конкретность деталей, жизнеподобие ситуации, последовательность и логичность сюжета; с другой — резко спрессованные временные рамки, разного рода условности, отступления, нарушения привычных форм повествования. Роман «Поющие в терновнике» представляет первую тенденцию, традиционную.

Есть что-то эпически спокойное, в духе старинных саг, в неспешной повествовательной манере романистки, в ее пристрастии все фиксировать с дотошной обстоятельностью, будь то внешность героя, его одежда, убранство дома, подаваемые на стол блюда, то есть живописать не широкими мазками, а создавать картину путем накопления множества мелких деталей. Добавим К этому и весьма подробное воспроизведение диалогов, речи персонажей. Манера эта, на первый взгляд старомодная, создает вместе с тем ощущение подлинности, жизненности картин, развертывающихся как бы на глазах у читателя. К тому же писательница обладает даром рассказчика: повествование густо насыщено событиями, непрерывно сменяющимися. Если романистка и грешит иногда сентиментальностью и мелодраматизмом, то зато она не позволяет читателю скучать. Роман от первой и до последней страницы интересен, он по-настоящему захватывает.

И все же, прочитав первые главы произведения, нельзя не почувствовать, что перед нами отнюдь не бытописательский семейный роман в духе «доброго» прошлого столетия, а нечто весьма своеобразное. Специфика книги заключается в ее «двуила-новости», во взаимопроникновении, «сосуществовании» в ней романтических и реалистических элементов. Если в точности, конкретности картин природы, пейзажей, в описании трудовых процессов, разного рода австралийских бытовых реалий, короче говоря — «местного колорита», писательница стоит на почве реалистической достоверности, то в способах обрисовки своих героев, в самой концепции их характеров, в сюжетных перипетиях произведения заметны нередко сгущение красок, приподнятость, романтизация, отход от строгого жизнеподобия.

«Поющие в терновнике» — роман особого рода с точки зрения своей жанровой специфики. Он содержит в себе элементы того жанра, который английские критики называют «романс» (romance). Его классическими образцами поправу считаются рыцарские романы раннего средневековья, однако черты этой жанровой разновидности можно обнаружить и много позднее, в романтическую эпоху, например у Вальтера Скотта. Обычно под «romance» разумеют повествование, содержащее героические, захватывающие неординарные деяния, сцены и события, колоритные, яркие — в противовес «novel», который базируется на материале бытовом, повседневном.

Эта романтическая стихия романа определяется исторически обусловленными особенностями австралийского литературного развития. Сами реальные условия, в которых жили и трудились австралийцы, поставленные лицом к лицу с суровой природой на огромном, почти безлюдном континенте, объясняют их склонность к романтическому мироощущению с его культом одинокой, гордой, независимой личности. Вспомним, что в Австралии Байрон н Вальтер Скотт сохраняли роль художественных образцов долгие годы после того, как у себя на родине мода на них уже померкла. Исследователи свидетельствуют о популярности своего рода «байронического» героя, человека ярко выраженного индивидуалистического склада, в чем-то загадочного, как одного из излюбленных персонажей австралийской беллетристики. Уже первые образцы национальной прозы несли отчетливую романтическую печать, представляя собой сочетание обстоятельных описаний реалий местного колорита с приключенческой интригой и остродраматическими сюжетными ходами. В сущности, этот художественный принцип получает развитие у Колин Маккалоу.

В особенностях характеристики персонажей чувствуется романтическая приподнятость. Писательница словно бы очищает своих героев от всего сугубо бытового, повседневного, приземленного, она показывает их в решающих для них жизненных ситуациях. Поэтому к ним и не следует подходить с мерками плоско-бытового жизнеподобия.

Роман строится как хроника семьи Клири. Но спокойное течение их несколько однообразного бытия прерывается событиями бурными, экстраординарными. И причина тому — не столько внешние обстоятельства (хотя и они, конечно, играют свою роль), сколько сами характеры героев, людей упрямых, не умеющих идти на компромиссы. Среди них выделяются три наиболее интересно задуманных образа: это Фиона, ее дочь Мэгги и Ральф де Брикассар.

Образом Фионы, значительным и во многом типичным, автор воздал должное австралийской женщине — труженице, хранительнице семейного очага, выносящей на своих плечах все тяготы ведения домашнего натурального хозяйства, в то время как ее муж с гуртами овец месяцами кочует вдали от дома. Фиона — мать шестерых детей, хозяйка, постоянно занятая то на кухне, то на огороде, сдержанная, немногословная, гордо несущая свою тайну, никогда не жалующаяся на судьбу. Кажется, годы не властны над ней: она «настоящая красавица», лицо «строгое, суровое», «безукоризненная фигура», весь ее облик светится женственностью. Рядом с ней Падрик Клири — простой рабочий, крепкий, кряжистый, привыкший к тяжелому труду овчара, человек с ярко выраженным чувством собственного достоинства.

Погруженность в быт, в трудовые будни не лишает, однако, героев Маккалоу особой внутренней одухотворенности, способности чувствовать сильно и глубоко.

Второе поколение — дети несут родовые черты Клири. Они трудолюбивы, спаяны крепкой привязанностью друг к другу, умеют постоять за себя. Четырехлетней девочкой появляется на страницах романа Мэгги — главная героиня произведения, которой суждено прожить в книге целую жизнь. С видимой симпатией обрисован этот характер, самобытный и притягательный, остающийся в читательской памяти. В отличие от большинства персонажей романа, предстающих на его страницах сложившимися людьми, образ этот дан в развитии. На наших глазах ребенок превращается в девочку, затем в юную цветущую девушку, милую в своей наивности, явно наследующую материнскую женственность и обаяние.

Переезд семьи Клири в Австралию, где богатая сестра Пэдди Мэри Карсон, владелица поместья Дрохеда, предлагает ему должность старшего овчара в своем огромном хозяйстве, обозначает завязку главной коллизии романа. Здесь ненавязчиво, но решительно входит в произведение социальная тема.

Мотив нравственной чистоты и благородства семьи Клири оттеняется фигурой Мэри Карсон. Противопоставление брата и сестры дано в плане не только психологическом, но и социальном. С высоты своего положения и состояния Мэри Карсон третирует семью Клири как бедных родственников. Ее отношения с Пэдди носят чисто деловой характер. Богатство, власть развили в ней черты внутренней жестокости и одновременно самодурства. Питая неразделенную страсть к священнику Ральфу де Брикасса-ру, обостренную к тому же чувством ревности к Мэгги, она подвергает Ральфа изощренному моральному испытанию, избрав своим оружием деньги, понимая, сколь цепка их власть над людскими душами.

Принцип романтического сгущения красок, даже заострения дает себя знать в обрисовке Мэри Карсон, этой «старой паучихи», несущей черты мрачной злодейки. В немощном теле этой семидесятидвухлетней женщины бушуют страсти сильные и злые. Готовясь перейти в иной мир, она устраивает пышный прием в честь своего дня рождения, являясь гостям в белом платье, СЛОВНО невеста, что странно контрастирует с ее возрастом. Символическую выразительность приобретает сама картина ее смерти: закрытое в спальне, тело Мэри подвергается быстрому разложению, облеплено мухами, источает отвратительный запах. Даже в смерти продолжает она быть причиной зла: ее завещание разлучает Ральфа и Мэгги.

Мотив дегуманизирующей власти денег входит в роман и через образ мужа Мэгги — Люка О'Нила. Этот выходец из бедняков, сезонник, мастер на все руки, стригаль и овчар, отличный работник, более того, самозабвенно любящий труд, одержим всепоглощающей страстью — стать хозяином, выбиться «в люди», иметь свое дело. Деньги становятся для него неким фетишем. Апофеоз его устремлений даже не ферма, а счет в банке, «аккуратные ряды цифр», обозначающие сумму, положенную на его имя. Женитьба превращается в средство достижения этой цели. Погоня за деньгами, отупляющий физический труд огрубили его, выхолостили все человеческие чувства и привязанности.

Но все же не люди, подобные Мэри Карсон и Люку О'Нилу, движимые злобой или темными эгоистическими страстями, определяют нравственную атмосферу романа. В нем, несмотря на события горькие, порой трагические, отражающие сложность самой жизни, господствует в целом стихия чувств светлых, гуманных. Человек добр, утверждает своим произведением Колин Маккалоу. И этой своей привлекательной особенностью ее роман противостоит модной беллетристике, создаваемой писателями антигуманистической направленности, для которых человек — слаб, порочен, подчинен животным, биологическим инстинктам.

Через весь роман проходит мотив человеческой солидарности, дружбы. И это не прекраснодушная иллюзия писательницы: ведь для людей труда, нередко разбросанных по бескрайним просторам континента, взаимовыручка, помощь друг другу являются жизненной необходимостью. В скольких произведениях мировой литературы читали мы о том, как алчность, собственнические инстинкты разъедают естественные родственные привязанности и связи. Семья Клири привлекает своей внутренней спайкой. И не только Клири. Муж и жена Мюллеры искренне заботятся о Мэгги. Во время страшного пожара местные фермеры сообща противостоят грозной стихии. Жертвы кризиса, бродяги, находят в Дрохеде стол и кров. И здесь писательница развивает одну из глубинных тем прогрессивной австралийской литературы — тему товарищества людей труда, столь ярко представленную в творчестве ее классика Генри Лоусона, поэта и новеллиста социалистической ориентации.

В романе несколько сюжетных линий, мотивов, тем. Но безусловно, что все они подчинены одной главной истории — большой и светлой любви Мэгги и Ральфа де Брикассара. С ней связана внутренняя, лирическая линия всего романа.