Творческое поведение В. В. Маяковского (Маяковский В. В.)

Несомненная, исключительная одаренность автора — вот что первым бросается в глаза при прочтении стихов Маяковского. Быстрый, экстравагантный, сбивающий с толку, молодой поэт жил так же, как и писал свои стихи: страстно и ярко. Энергия пронизывает всё его творчество: ловко и смело используя все доступные поэтические средства — в том числе и сомнительные, любительские — Маяковский создает свой собственный, сильный и насыщенный стих.

Однако требуется приложить усилия, чтобы в этом стихе разобраться — короткие, рубленые, тяжелые фразы только сковывают, выдавая душевную муку их создателя — муку, в которую невозможно не верить.

«Первое чтение Маяковского — почти всегда черновое», — пишет Ю. А. Карабчиевский, и это действительно так: минуя первое впечатление, читателю необходимо сначала отыскать рифму, правильно расставить акценты в строке, чтобы подравнять «вылезающие» части, и только тогда возвращаться к началу, прочитать заново, уже не в черновом варианте. После всех этих нехитрых шагов слушающему (а произведения Маяковского именно слушают, даже если источник — всего лишь текст на бумаге) вдруг открывается вполне оформленная двойственность, самая явная из всех других его двойственностей: расстояние между тем, что высказано, и реальной картиной мира. Декламируя свои стихи, перемежая само впечатление о чем-то его отрабатыванием, репетицией, Маяковский, таким образом, выражает чувства не прямо, а будто пересказывая их.

И нет ничего удивительного в том, что поэт, живущий своими стихотворениями, непрерывно взращивающий их в своей душе, решает ни на секунду больше не покидать своей сцены. Имея высокий рост, массивные черты лица, огромные глаза, то пугающие, то прекрасные, Маяковский переносит образ великана на произведения; будучи поэтом-великаном, он всячески поддерживает этот образ, и в обычной жизни демонстрируя рубленость и гиперболизированность слов и поступков. Показателен отрывок:

Среди тонконогих, жидких кровью,

трудом поворачивая шею бычью,

на сытый праздник тучному здоровью

людей из мяса я зычно кличу.

Так, играя в свое великанство и в жизни, и на бумаге, поэт, кроме всего прочего, также выстраивает и отношения с людьми. Он не был ни с кем наравне, воспринимая только отношения подчинения или покровительства. Максимализм, свойственным подросткам, гипертрофировался в характере и уме этого талантливого мужчины: Маяковский удивительным образом сочетал в себе несочетаемое – ненависть и любовь (например, к женщинам), страх и благоговение (перед любой силой, старшими), уверенность в себе и крайнюю застенчивость. Особенно сильно в нем проявлялось сплетение жестокости и плаксивости. Мы можем заметить их проявление уже в ранних стихах:

Кричу кирпичу,

слов исступленных вонзаю кинжал

в неба распухшего мякоть:

«Солнце!

Отец мой!

Сжалься хоть ты и не мучай!

Это тобою пролитая кровь моя льется дорогою дольней.

Это душа моя

клочьями порванной тучи

в выжженном небе

на ржавом кресте колокольни!

Время!

Хоть ты, хромой богомаз,

лик намалюй мой в божницу уродца века!

Я одинок, как последний глаз

у идущего к слепым человека!»

Мука — страшная, сковывающая душу, мольба, обращенная в «неба распухшую мякоть», а вместе с тем и опасная, в деталях проявляющаяся жестокость: поэт вонзает кинжал из слов в тех, у кого слезно просит помощи; обращается к предполагаемым дарителям в приказном тоне и не боится говорить дерзко. Он обижен на мир, обижен на небо, взирающее на него сверху, потому что оно не падает к его ногам, прославляя. И за это мир заслуживает мести.

И тут в жизни Маяковского вдруг появляется революция. И он оказывается готов к ней как никто другой: противоречивый, горящий, умеющий страстно, разрушающе любить и ненавидеть, поэт направляет свою энергию в нужное русло.

Теперь не промахнемся мимо.

Мы знаем кого — мети!

Ноги знают,

чьими

трупами

им идти.